Преодолев сотню метров по каменистой дорожке вниз, спустившись с пригорка, группа вскоре подошла к двум могилам, расположенным друг возле друга на одной площадке. Престарелый Ольбрихт придержал правнучку: - Не торопись, Катюша, пусть первой пройдет Николетт.
Девушка посторонилась, пропуская вперед по узкой дорожке пожилую француженку с сыном. Николетт выглядела бледной и подавленной. Здесь у могил она моментально изменилась, на глазах ослабла и потускнела. Прочитав короткую молитву и, возложив на надгробную плиту две розы, где покоился ее отец Ермолинский Иван Николаевич - штабс-капитан Врангелевской армии, она подошла к следующей могиле. Здесь же возле креста положила цветы, также прочла короткую молитву, после чего не сдержав слез, запричитала: - Степушка, милый мой! Я снова у твоей могилы. Всю жизнь тебя ждала. Всю жизнь. Все слезы пролила, все глаза просмотрела, но ты не вернулся с той войны. Не выполнил обещания. Оставил меня одну… Верность хранила тебе, любимый… Ох, как мне было одной тяжело… Не пошла замуж за другого. Не было таких чубастых, как ты, Степа… Постарела и увяла, как цветок в поле… Сын давно вырос. Степушкой назвала. В мэрии работает. Я всю жизнь с цветами провозилась. В работе и находила утешение. Сейчас внуки занимаются… Магазины им отдала, - женщина на минуту замолкла, перестала плакать, только старчески шмыгала покрасневшим носиком, держась рукой за крест, но через небольшое время о чем-то вспомнив, вновь всхлипнула: - Состарилась я, Степа, в одиночестве. Скоро к тебе приду… Ты примешь меня к себе? Примешь, милый, я знаю, примешь. Ты любил меня, я видела это по твоим глазам… Ох, как любил… Столько лет прошло, а помню, как будто вчера расстались… Как пили кофе… Ели сыр "Банон"… Как любили друг друга…
Николетт, выплакивая старческие слезы, казалась, уменьшалась в теле, как бы высыхала. Силы покидали ее. Голос слабел, переходил на шепот. Она, чтобы не упасть, присела на могильную плиту и затихла, замерла без движения со своими тяжелыми думками и переживаниями. Рядом, возле нее стоял, ссутулившись, сын и тихо немногословно успокаивал мать, поглаживая по спине.
Катя тоже всхлипнула, услышав причитание престарелой француженки и, подойдя ближе к могилам, возложила на плиты по несколько красных гвоздик. Старый Ольбрихт стоял поодаль, близко не подходил. Он понуро смотрел на могилы и крестился. Его редкие седые волосы шевелились набегавшими порывами теплого морского бриза. Возможно, он думал о скорой своей кончине, о пройденном долгом пути.
