3 декабря 1944 года. Бад Наухайм. Земля Гессен. Германия. Штаб Западного фронта. Совещание у Гитлера.
Сечет колючий декабрьский дождь. Дворники вездехода исступленно сбивают ледяные струи. Второй час, попав в непогоду, машина с номерами генштаба сухопутных сил пробивается на юго-запад в сторону Бад Наухайма.
Рядом с водителем «Хорьха» - старший лейтенант Вермахта. Воротник приподнят, фуражка заломана. Взгляд жесткий, сосредоточенный. Из-за высокого роста он ссутулился, прижался к холодной двери. В руках офицера карта дорог земли Гессен.
Приземистый унтер-фельдфебель с залихватским чубом уверенно крутит баранку. Время от времени искоса поглядывает на офицера. Заговорить боится. Ганс Клебер - новый адъютант, не любит беззаботной болтовни.
- Дорога утомительная, напряженная, а словом перебросится не с кем, - вздохнул Криволапов, размышляя в пути. - Командир на заднем сидении беседует с генералом. А этот, - Степан вновь скосил взгляд на адъютанта, - немецкий глист, как сыч сидит. Хоть бы слово сказал, подбодрил. Тычет носом в карту, словно дятел. Он ему сразу не понравился. Долговязый, суровый. Почти не говорит. Тоска. Ну и погодка, ешкин кот, - Степан ладонью провел по запотевшему стеклу. - Когда дождь закончится? В Тамбове, наверное, настоящая зима. Снег лежит. Сугробы. Красота… Бежит время, как эта дорога. Скоро Новый год. Четвертый год войны. Страшно подумать, наступает 45-й… - Степан зевнул. Слипались глаза. Мысли плыли беспорядочно. - Сколько лиха хлебнул, а живой… Тройка русская с бубенцами. Обязательно прокачу Николетт… Как она там, зазноба моя? Говорили, американцы в Ницце хозяйничают. Ни письма написать, ни ответа получить. Мы еще скинем их в Адриатику. Адриатика? Вот подумал, что это такое?… Какая девушка! Какая грудь - сдобные булочки. Француженка, а по отцу русская. Я сразу разгадал нашу кровь. А как целуется? - Криволапов на секунду прикрыл глаза, рот растянулся. Тут же получил толчок в бок.
- Не спать, сержант, не спать.
Не нравится новый адъютант, ох, не нравится. Заиграли желваки на скулах. Пальцы впились в баранку. Нога притопила газ. Бля… поворот! Глаза - по яблоку. Завизжали тормоза… Занос… Машина как волчок закрутилась на трассе.
- Тормоза отпускай. Тормоза! Влево выворачивай! Влево, говнюк! - бас Михаила, словно из Иерихонских труб, разнесся над головой водителя.
- Что? - Степан оцепенел. Сердце не билось. Руки и ноги не повиновались. Вездеход несся в сторону глубокого кювета.
