Детина неожиданно промедлил в замахе, глаза его из-под кустистых бровей вдруг зажглись диким восторгом, а рот перекосился то ли в победном кличе, то ли ещё в чём-то, что желала исторгнуть в крике его душа. Голову полонил нескончаемый гул, поэтому слышать, что же исходит от стражника, он не мог, а понять по кривящимся в густой бороде губам и оголяющемуся тёмному нутру глотки тоже не мог. Но недоумение было столь сильно, что Прейр, презрев возможность встретить смерть лицом к лицу, бросил мимолётный взгляд вправо, и понимание снизошло, словно луч солнца.
Удар топора снёс правый наплечник, а с ним и остатки тёмного маскирующего плаща, открывая красно-жёлтую тунику с вышитой на рукаве чайкой. Вот отчего ликовал детина — завалить самого королевского гвардейца, особенно по нынешним временам, было для него несомненной удачей, достижением и предметом хвастовства, и наверняка, будь его воля, то и голову капитана отдельно от туловища уволок бы с удовольствием с собой в качестве сувенира…
Кривые улыбки, практически одновременно прорезавшие лица врагов, конечно же имели разный настрой, тем не менее, ирония судьбы, как самая действенная художественная кисть происходящего, имела место здесь быть.
Топор пошёл вниз, но в следующее мгновение, в казалось бы, монолитную фигуру, кто-то врезался. Реальность, словно действительно отодвигая кончину, вновь включила органы чувств, и РоГичи со всхлипом втянул в себя воздух, слыша разочарованный рык грохнувшегося о мостовую детины и наблюдая, как Ранье, один из его гвардейцев, отчаянно отмахивается от наступающего на него другого бородача с окровавленной рожей и обломком копья.
Нужно встать и помочь! Мысль билась в мозгу, посылая тревожные импульсы в ватное, словно неродное, тело. Он перевалился на живот, утвердился на коленях, будто старый шелудивый пёс, пошатывающийся от сквозняка. Поднял голову и увидел, как в паре локтей от него, среди трупов, шевелится крупное тело сбитого с ног стражника. Эту опасность никак нельзя было проигнорировать — если детина встанет, им с Ранье точно не жить.
Даже не пытаясь подняться на ноги, он так — на четвереньках, как какое-то уродливое насекомое, погрёб по скользкой от крови брусчатке, едва огибая распластанные на земле неподвижные тела, к недовольно потряхивающему головой оглушённому стражнику. И, лишь когда перед ним возникла уверенно поднимающаяся спина, РоГичи сообразил, что кроме намертво зажатой в левой руке даги, у него из оружия больше ничего не осталось. Впрочем, в данной ситуации это был более чем приемлемый вариант, нежели бесконечность назад брошенный им меч, или секира, острый кончик которой в запёкшейся крови торчал из-под Грега, ещё одного его гвардейца, ценой собственной жизни прикрывшего его, своего командира, от подлого арбалетного болта.
