– Вы теперь можете убедиться – я живу скромно, как отшельник. Внизу маленькая кухня. Здесь моя комнатенка, келья, можно сказать. У меня очень умеренные вкусы, как вы, вероятно, заметили. А что еще можно делать в этом.огромном доме? А что еще остается делать, я вас спрашиваю, вас!
Его голос сбился на крик, углы рта дергались, длинная судорога исказила лицо. Самое странное… он всерьез спрашивал меня и нетерпеливо ждал ответа. Мне, понятно, было нечего сказать.
– Ну, откуда я знаю. Можно открыть семейный пансион.
– Никогда! – завопил он, словно исступленный сектант. – Я свободный человек.
– Сдавайте часть дома туристам. Здесь это, наверное, нетрудно.
– Исключено, – сухо отрезал он. Потом печально, даже разочарованно добавил: – Вы не знаете всех обстоятельств.
Какого черта он от меня хочет? Я потерял терпение.
– Устройте кинотеатр, музей, дровяной склад наконец. Ну что я могу сказать?
На сей раз он не удостоил меня улыбки и смотрел с откровенной болью. Сколько безысходной тоски накопилось, должно быть, в этом старом сердце! Старик опустил голову, его спина сгорбилась, пальцы нервно сжались. Его глаза сквозь туман слез казались почти наивными, и я понял: он хочет доверить мне нечто очень важное, о чем никогда никому не говорил.
Его слабость породила мою силу. Я почувствовал, что способен говорить с ним энергичней. О чем, на какую тему? Смутная поначалу фраза мелькнула в голове (известно, как вспыхивает ощущение фразы) и сгустилась в странную формулировку. Я указал пальцем на стенной шкаф, возле которого все время стоял мой собеседник, и спросил:
– Это здесь?
Он ужасно побледнел и затрясся, как ребенок, пойманный на воровстве.
– За этой дверью, не так ли?
– Нет, – простонал он. – Ничего там нет.
Он сделал шаг, взял меня за рукав и попытался отвлечь:
– Пойдемте, прошу вас. Мы все осмотрели. Посидим в салоне или в саду. Там удобнее говорить о цифрах.
Но я остался неколебим.
– Эта дверь выходит на лестничную площадку или на чердак?
– Что вы, что вы, – пробормотал он. – Обыкновенный стенной шкаф. Пойдемте.
Он заметил мою решимость, заслонил шкаф, и я прочел в его глазах бешеную злобу.
Какой-то демон подталкивал меня. Это случается, когда вырывают из пазов непослушный ящик стола или досадливо комкают письмо из-за пустяковой ошибки. Я схватил старика за руку – Боже, до чего худая рука! – и толкнул в сторону кровати, на которую он сел, не удержав равновесия. Он даже не успел встать и запротестовать, как я уже рывком открыл дверь стенного шкафа и уткнулся в ворох всякого барахла. Чего там только не было: накидки, шали с бахромой, полуистлевшие меха, соломенные шляпы с вытертыми шелковыми лентами, черный кружевной зонтик с костяной ручкой в виде аиста, склонившего клюв на крыло.
