После того, как пленника увели, Флакк сказал:
— Надо действовать быстро, пока новость не разлетелась по Риму.
— Ты прав, — согласился Цицерон.
Он попросил показать ему письма, и мы вместе занялись их изучением. Два из них я легко определил как принадлежащие городскому претору Лентулу Суре: на его печати был портрет его деда, который был консулом сто лет назад. Остальные четыре мы попытались определить, пользуясь списком заговорщиков, который у нас был. Мы решили, что их написали молодой сенатор Корнелий Цетег и три всадника: Капитон, Статил и Кепарий. Преторы нетерпеливо наблюдали за нами.
— Мы же можем все узнать прямо сейчас, — сказал Помптин. — Давайте вскроем письма.
— Это будет расценено как нарушение целостности улик, — ответил Цицерон, продолжая внимательно изучать печати.
— Со всем уважением, консул, — проворчал Флакк, — но мы теряем время.
Теперь я понимаю, что Цицерон тянул время специально. Он давал шанс заговорщикам бежать. Он все еще предпочитал, чтобы вопрос был решен на поле битвы. Однако слишком тянуть консул не мог и, наконец, отдал нам приказ привести подозреваемых.
— Имейте в виду, я не хочу, чтобы вы их арестовали, — предупредил он. — Просто скажите им, что консул будет благодарен за возможность обсудить кое-какие вопросы, и попросите их прийти ко мне.
Было видно, что преторы считают его слабаком, но они сделали так, как он приказал. Я пошел вместе с Флакком к Суре и Цетегу, которые жили на Палатине; Помптин направился разыскивать остальных. Помню, как странно было подойти к громадному древнему дому Суры и обнаружить, что жизнь в нем продолжает идти своим чередом. Он не убежал, совсем напротив: его клиенты терпеливо ожидали встречи с ним. Когда он узнал, кто пришел, то послал своего пасынка, Марка Антония, выяснить, что нам надо. Антонию только исполнилось двадцать лет; он был очень высок, силен, с модной козлиной бородкой и с лицом, все еще усыпанным прыщами. Тогда я увидел его впервые, и мне хотелось бы получше запомнить эту встречу, однако все, что мне запомнилось с того раза, были прыщи. Он ушел, чтобы передать отчиму слова консула, а вернувшись, сказал претору, что консул придет, как только закончит свой утренний туалет.
То же самое произошло и в доме Корнелия Цетега, молодого, несдержанного патриция, который, как и его родственник Сура, был членом семьи Корнелиев. Просители стояли в очереди, чтобы переговорить с ним, однако он оказал нам честь и сам вышел в атриум. Он осмотрел Флакка, как будто тот был бездомной собакой, выслушал, что тот ему сказал, и ответил, что не в его правилах бежать куда-то по первому зову, но из уважения к посту, а не к человеку он придет к консулу очень скоро.
