— И что же, Рабирий был вместе с вами на крыше? — спросил Цицерон. Я поднял глаза от записей и посмотрел на старика — глядя на его пустые глаза и трясущуюся голову, трудно было поверить, что он мог принимать участие в такой расправе.
— Ну конечно, он там был, — подтвердил Изаурик. — Нас там было человек тридцать. Да, то были славные денечки, — сжал он пальцы в шишковатый кулак, — когда мы были полны жизненных соков!
— Самое главное, — устало произнес Гортензий, который был моложе своих компаньонов и, по-видимому, уже устал слушать эти повторяющиеся истории, — важно не то, был ли там Рабирий или нет, а то, в чем его обвиняют.
— И что это? Убийство?
— Perduellio[8].
Должен признаться, что никогда не слышал этого слова, и Цицерону пришлось повторить его для меня по буквам. Он объяснил, что этот термин употреблялся древними в значении государственной измены.
— А почему надо применять такой древний закон? Почему бы просто не обвинить его в предательстве и покончить с этим? — спросил хозяин, повернувшись к Гортензию.
— Потому что за предательство полагается изгнание, тогда как за Perduellio — смерть, и не через повешение. Если Рабирия признают виновным, то его распнут.
— Где я? — снова вскинулся Рабирий. — Что это за место?
— Успокойся, Гай. Мы твои друзья. — Катулл нажал ему на плечо и усадил назад в кресло.
— Но никакой суд не признает его виновным, — мягко возразил Цицерон. — Бедняга уже давно не в себе.
— Perduellio не разбирается в присутствии присяжных. В этом вся загвоздка. Его разбирают два судьи, которых специально для этого назначают.
— А кто назначает?
— Новый городской претор[9] — Лентул Сура.
При этом имени Цицерон сморщился. Сура был бывшим консулом, человеком громадных амбиций и безграничной глупости. В политике два эти качества очень часто неотделимы друг от друга.
— И кого же эта Спящая Голова назначила судьями? Это уже известно?
— Один из них — Цезарь. И второй — тоже Цезарь.
— Что?
— Гай Юлий Цезарь и его кузен Луций будут назначены, чтобы разобрать это дело.
— Так за всем этим стоит Цезарь?
— Поэтому вердикт абсолютно очевиден.
— Но должна же быть возможность апелляции. Римский житель не может быть казнен без справедливого суда, — заявил Цицерон в крайнем возбуждении.
— Ну конечно, — горько заметил Гортензий. — Если Рабирия признают виновным, то он может апеллировать. Но загвоздка в том, что не к суду, а ко всем жителям города, собравшимся на ассамблею на Марсовом поле.
