Змееносец | страница 71



— Некоторые стены в моем замке уже расписаны, — Мишель улыбнулся. — Но, если бы ты захотела, могла бы расписать заново.

Он наблюдал за Мари в отражении стекла. Она была печальна, глядела куда-то, куда ему не хотелось бы, чтобы она глядела. На снег. Зима. Зимой не может быть плохо. Не должно.

— А еще у меня есть множество шпалер, — продолжил он весело. — Некоторые отец привез из походов. Некоторые… не имею ни малейшего понятия, откуда они взялись. Было бы чудесно, если бы ты нашла им применение. Мари, — позвал он тихонько, — не грусти.

— Что на этих шпалерах? — спросила она, повернув голову к нему и попытавшись улыбнуться. — Сюжеты о рыцарях и прекрасных дамах?

— Рыцари, прекрасные дамы, турниры. Отцу всегда нравилось что-нибудь героическое или религиозное. Он построил часовню, пригласил монаха, но почти никогда там не бывал, — Мишель задумался, отчетливо понимая, что принадлежит другому миру. Миру, где находится его дом, где у него есть обязанности.

Безошибочно чувствуя настроение и мысли короля, Мари коснулась его волос. И ему стало бесконечно тепло от ее руки. И по-домашнему уютно. А она снова спрашивала себя, почему так чувствует его. Проще было принять как данность. Как и то, что он явился к ней из двенадцатого века.

— А тебе? Тебе понравилось что-нибудь в моей жизни? Должно быть, мы разучились воспринимать красоту за эти восемь веков.

— В твоей жизни мне понравилась ты, — он улыбнулся. — Мари…

Он был влюблен. Он терял голову. Он желал только одного: быть вместе с ней всегда. Именно это он попросил бы у ожерелья.

Ожерелье! Быть может, сказать ей правду? Просить отправиться с ним? В чужой мир, который совсем не похож на тот, в котором она живет. Даже если она согласится, не станет ли это жертвой с ее стороны. Решением, принятым в спешке.

— Кажется, я проголодался, — медленно произнес он, взял ее руку в свою и прикоснулся к ее ладони губами.

— Мужчины в веках не меняются! — хмыкнула Мари. — Как ты относишься к итальянской кухне?

Мишель громко рассмеялся.

— Наша кухарка, старая Барбара, не позволила бы ни одному итальянцу приблизиться к кухне и нашему столу.

— Я так и думала, — закусив губу, ответила она, — но пицца тебе, вроде, понравилась. Это внушает надежду.

XVII

1185 год, Фенелла

Брат Паулюс в приподнятом настроении возвращался от Скриба обратно к себе, напевая веселую песенку, которую недавно слышал в харчевне, когда ходил в город. Вдруг он резко остановился и хлопнул себя по лбу: