Мишель ничего не ответил. Он распустил ее волосы, поцеловал прядь и намотал ее на свою ладонь. Сердце его неслось вскачь. Что там говорил Петрунель? Не влюбляться? Да что этот глупый мэтр может знать о любви! Мишель усмехнулся. Коротко прикоснулся губами к ее губам и прошептал:
— Идем… куда скажешь…
На них уже оборачивались зрители с предыдущего ряда. Мари чувствовала, что краснеет, но это было ей вполне свойственно. В отличие от всего, что она делала в последние сутки. Его глаза в темноте блестели. А ей казалось, что она бы всю жизнь… Нет, об этом лучше не задумываться.
Мари освободила волосы, сжала его ладонь, на которой только что был намотан локон, и, опрокинув ведро с попкорном, встала.
Они вышли на улицу, ветер ударил в лицо, но она улыбнулась этому ощущению свободы и бесшабашности.
— Ты есть хочешь? — спросила она, чувствуя, как по лицу бьют крошечные снежинки. Осень закончилась. Как хорошо, что она закончилась. Почти.
— Есть? Нет, — Мишель вдохнул морозный воздух. Даже странно, как сильно он любил зиму. Никто и никогда не мог понять, почему он всегда с таким нетерпением ожидает именно это время года.
Посмотрел Мари в глаза при свете дня и почти физически ощутил, что у него осталось лишь несколько часов.
— Можно я снова тебя поцелую?
1185 год, Фенелла
Маркиз де Конфьян метался по комнате, чувствуя, что еще немного, и он передумает, бросится к ногам надменной герцогини и будет умолять ее о любви. Пусть и любви к маркизу. Со стола он собирал свитки, испещренные пометками, на которых записывал стихи. И с какой-то яростью все отправлял в очаг, к черту! Все кончено, пусть упрямое сердце и не желает того признавать.
Он вернется в Конфьян, в дом, в котором не вырос, но который все же был ему родным. И принадлежал по праву рождения. Первейшим его долгом будет привести в этот дом супругу, достойную его по положению, и дать роду наследников. Но, Господи, сможет ли? Ведь он никогда не умел жить наполовину и любить наполовину. Паулюс в одном был прав — он создавал вокруг себя идеальный мир и требовал соответствия. В то время как жизнь никогда не была идеальной.
Серж почти беспомощно посмотрел на дверь. Пойти к ней. Сознаться во всем. И пусть она решит… Ведь он любил ее… И его любви, возможно, хватит, чтобы сделать ее счастливой и заставить улыбаться ему так, будто и она любит его.
Он решительно направился к двери, когда та распахнулась, и на пороге возник брат Паулюс.
— Твоя герцогиня велела передать тебе письмо, — протянул он свиток Сержу.
