Маглор шел коридорами замка, зная, что чернее черноты и тише тишины. Он обратился тенью. Его не было. Взгляд упал на покои королевы. Он медленно вплыл в комнату. Она спала, прижимая руки к вздувшемуся животу. Возлюбленная сестра Элен… Маглор Форжерон проглотил ком, подступивший к горлу, и пошел дальше, к крошечной двери в самом конце огромных покоев, откуда доносился негромкий храп.
В комнате спала дородная женщина — видимо, из деревни, взятая в дом как кормилица для младенца, которому не суждено увидеть свет. Маглор Форжерон проследовал к колыбели, в которой спала крошечная новорожденная девочка. Он улыбнулся и взял ребенка из постели. Тот даже не проснулся. Надел ожерелье на шею малышки и усмехнулся.
— Пусть оно хранит тебя, — шепнул он, — habeatvobis.
Щелкнул пальцами. И не стало в комнате ни девочки, ни ожерелья.
1165 год. Аббатство Вайссенкройц.
Брат Ансельм, глядя на яркое солнце, зажмурился и потянулся. Утро было добрым, слава Господу, Создателю нашему. Впрочем, утро, начавшееся с кружки шабли, не может быть плохим, и Создатель тут ни при чем. Брат Ансельм воровато оглянулся — не услышал ли кто крамолы, мелькнувшей в его мыслях. И решил, что нынче пить не будет, а вместо того прочтет Pater noster сто раз. Дабы не забываться. Впрочем, пятидесяти будет довольно.
Да и то! Пятьдесят за неозвученные мысли? Брат Ансельм почесал затылок. Нет уж, хватит с него и трезвости!
Умывшись и одевшись, он подошел к окну. Самые рьяные братья уже возделывали виноградники. И откуда такое рвение? Неожиданно он услышал за спиной детский плач и обернулся. На его топчане сидел мальчонка лет трех в белой рубашечке. Не веря глазам своим, брат Ансельм приблизился и, как диковинное создание, стал рассматривать ребенка. «Поль Бабенберг» — было вышито на его рубашке.
— Deus misereatur!
С этого дня брат Ансельм бросил пить, став наивернейшим слугой Господа в своей обители.
Слепящее солнце разбрызгивалось множеством искр по неровной глади реки, бегущей вдоль пологих берегов. В настоящем мире не бывает такого яркого солнца и такого синего неба, и такой серебристой воды. В настоящем мире невозможно стоять среди пролесков и в то же время парить над долиной, покрытой яркой зеленью, какой также не бывает в настоящем мире.
На высоком камне среди травы и цветов сидел мальчик лет десяти. Он мечтательно глядел на реку, иногда бросал в нее маленькие камни. Они заставляли воду искриться еще сильнее, отчего мальчик жмурился и смеялся.
