— Герр Лемман любит музыку? — резко спросил он.
Вопрос прозвучал неожиданно. Грета чуть заметно вздрогнула и посмотрела на лейтенанта.
— Об этом вы можете спросить у него самого, — она немного помолчала и добавила: — Зачем вы это делаете?
А черт его знает, зачем! Ноэль посмотрел на дурацкий конверт на столе, сожалея о том, что вообще затеял этот глупый разговор. Но когда утром в комендатуру принесли билеты и оставили ему в качестве приглашения, он почему-то подумал, что за то время, что живет в Констанце, ни разу не видел, чтобы Лемманы выбирались хоть куда-то, кроме как на работу да на рынок. Эта маленькая семья вызывала в нем странное и необъяснимое чувство сожаления — о том, через что прошли они все. Образование историка давало ему привилегию, какой не было ни у кого из друзей. Он знал, что время быстротечно, и однажды всему будет дана своя оценка, которую и теперь предугадать невозможно. Несмотря на то, что были победители и побежденные. Но было еще нечто важное — всем им предстоит как-то жить со случившимся и дальше. Как жить — он не знал. Он был историком. Он копался в прошлом.
— Ни за чем, — проговорил Ноэль устало. — Если хотите, идите. Если нет — поступайте с билетами, как знаете. Оставляю их вам, фрау Лемман. С вашего позволения, я пойду к себе в комнату.
Он встал со стула и посмотрел на Грету. Они были почти одного роста, она разве только немного ниже. Потому теперь они снова оказались лицом к лицу. И он вдруг заметил, что глаза у нее никакие не голубые. Они были между голубым и зеленым. Близкими к бирюзовому. Неожиданный цвет на лице, казавшемся ему раньше бесцветным.
— Спасибо. Надеюсь, ваш вечер тоже будет… музыкальным, и вы не пожалеете, что отдали нам свои билеты, — сказала Грета.
Ноэль кивнул и направился было прочь, но вдруг остановился, как в начале их разговора, на пороге и спросил:
— А вы любите музыку?
— Люблю, — ответила она Ноэлю, и он, наконец, вышел их кухни. Некоторое время слышались его шаги по комнате, потом стало тихо.
Было около половины пятого, когда Грета поднялась к себе и стала собираться.
«Главное, чтобы музыка была достаточно громкой, и урчание в животах не было слишком слышно рядом сидящим», — думала она, пока бродила по комнате от шкафа к трюмо, одевалась и причесывалась.
Ее суета заняла меньше времени, чем она ожидала. И теперь Грета сидела боком на стуле, опустив голову на спинку, и задумчивым взглядом, исподлобья разглядывала себя в небольшом зеркале, закрепленном на внутренней стороне дверцы шкафа. Она хмурилась. Не по привычке, появившейся у нее долгие месяцы назад. А потому, что ей бы радоваться своему отражению. Но что еще у нее было своего, кроме отражения? Туфли соседки, которые она выпросила на вечер за четыре картофелины. Платье бабушки.
