С утра загорелся амбар в Скугене, на самой границе коммуны со стороны Марнардаля. Пожар начался рано утром, то есть совсем иначе, чем предыдущие. Пожарная машина подъехала в начале двенадцатого, и амбар был уже весь в огне. Надо было раскатать несколько сотен метров пожарных шлангов до маленького пруда поблизости, и, пока делалась эта работа, пришлось пользоваться водой из машины. Пожар заливали тысячами литров, пока полностью не опустошили бак, потом наконец удалось закачать грязную воду из пруда в шланги, но было поздно. Амбар сгорел дотла, а жилой дом был серьезно поврежден. Жар был таким сильным, что стена дома загорелась, хотя амбар стоял в нескольких метрах. Пришлось рубить обшивку топорами, снимать черепицу и заливать дом водой так, что все внутри — сени, коридор и часть кухни — затопило.
Возник вопрос, остававшийся пока без ответа, — почему пожар начался утром? В этом было что-то новое.
Днем, когда пожар потушили, ленсман Куланн обратился к населению через газету. Только теперь, после четвертого пожара, дело передано в полицию. Сомнений больше нет. Полиция уверена, сказал Куланн, что сеновал в Тённесе подожгли. То же самое можно сказать о хлеве в Хэросене. А теперь и об амбаре в Скугене. Три пожара с 17 мая. Всего четыре. С большой степенью вероятности можно говорить о наличии поджигателя. Непреложным фактом является то, что все четыре пожара произошли в радиусе десяти километров от школы в Лаувсланнсмуэне. Из этого можно заключить, что поджигатель живет где-то поблизости и хорошо знает местность. Полиция заинтересована в сведениях от жителей, которые видели что-либо подозрительное на дорогах. Интерес представляли все машины, проехавшие отрезок в шесть километров от Финсодаля до Лаувсланнсмуэна в промежутке между двумя часами ночи и до утра пятницы. Все представляло интерес, даже казавшееся на первый взгляд не относящимся к делу. Кроме того, людей призывали быть внимательными и сообщать о подозрительных лицах. Для начала — все. И никакой паники.
9
Тереза сделала запись в ежедневнике. Пять строк. Пятница, вечер, несколько часов после того, как пожар в Скугене потушили, но еще до того, как все началось по-настоящему. Днем она была в церкви, репетировала перед похоронами Антона Эйкели, и пока она сидела одна за органом, сработала сигнализация. Но Тереза ее не слышала, играя псалом «О, добрый свет, меня за собой веди».
Эти пять строк касаются Дага и Ингеманна. Из окна она видела, как они в пятницу вечером лежали рядом на дворе и стреляли по мишени. Она очень точно описывает стрельбу. Тело, вздрагивающее от каждого выстрела, громкий хлопок, эхо, раскатывающееся по склонам. Как они потом встают и вместе идут смотреть на мишень. Расстояние было в сто метров. Даг шел первым, с винтовкой через плечо, за ним Ингеманн, руки в карманах. Ей вдруг показалось, что Ингеманн постарел. Все повторялось несколько раз. А потом только Ингеманн шел по полю проверить мишени. Ингеманн шел, сунув руки в карманы, а над ним парили ласточки, и трава колыхалась на ветру. И тут она увидела, что Даг снова лег и прицелился. Он лежал совершенно неподвижно, пока Ингеманн шел по полю. Даг целился, Тереза стояла у окна, а Ингеманн медленно шел вперед. Все длилось секунд пять. Ничего не произошло. Но она не сомневалась. Он целился в отца.
