своего врага.
* * *
И еще раз наутро ко мне подошел Сандерс. Взвод собирался выдвигаться, проверял оружие, совершал привычные ритуалы, предшествующие дневному маршу, первое отделение уже форсировало реку и колонной направлялось на запад.
— Должен тебе признаться, — сказал Сандерс. — Вчера вечером, дружище, мне пришлось кое-что приукрасить.
— Я знаю.
— Клубный оркестр. Не было никакого клубного оркестра.
— Ага.
— И оперы тоже.
— Я понимаю, забудь.
— Ладно, но, послушай, это все равно правда, те шестеро ребят слышали там жуткие звуки. Они такое слышали, что ты просто ушам своим не поверишь.
Сандерс забросил на спину рюкзак, закрыл на мгновение глаза и откашлялся, прочищая горло. Я знал, что за этим последует.
— Ладно, — сказал я, — и в чем мораль?
— Забудь.
— Нет, валяй.
Долгое время он молчал, смотрел в сторону, и молчание все затягивалось, пока не стало почти неловким. Потом он пожал плечами и наградил меня взглядом, который не давал мне покоя весь день.
— Слышишь тишину, старик? — спросил он. — Ту тишину… просто послушай. Вот тебе и мораль.
* * *
В правдивой армейской байке, если мораль вообще есть, она сродни нити, из которой соткана ткань. Ее нельзя извлечь, невозможно вычленить значение, не утратив более глубокого смысла. И в конечном итоге сказать-то, выслушав правдивую армейскую байку, практически нечего. Разве только: Ну надо же!
Правдивые истории о войне не обобщают. Они не углубляются в абстракции или анализ.
Например: война — это ад. В качестве нравственного постулата эта избитая банальность кажется совершенно верной, однако, поскольку она абстрагирует и обобщает, я не могу поверить в это нутром. Ничто внутри не переворачивается.
Всё сводится к инстинкту. Настоящая армейская байка, если ее правильно рассказать, заставляет поверить нутром.
* * *
На меня такое действие оказывает вот эта. Я ее уже рассказывал много раз, во множестве версий, но вот что на самом деле случилось.
Мы форсировали реку и маршем двинулись на запад в горы. На третий день Курт Лимон наступил на мину-ловушку. Только что он хохотал, играя с Крысом Кайли, а минуту спустя был мертв. Деревья там росли плотно, понадобился почти час, чтобы вырубить посадочную зону для вертолета.
Позднее, уже в горах, мы наткнулись на детеныша вьетконговского буйвола. Не знаю, что он там делал — ни ферм, ни рисовых полей поблизости не было, — но мы за ним погнались, набросили на шею веревку и повели за собой в заброшенную деревню, где остановились на ночь. После ужина Крыс Кайли пошел и погладил его по носу.
