На лосей он наткнулся в прибрежном осиннике уже в сумерках. Когда поднимал ружье, деревья вдруг собирались в хоровод. «Не вовремя! — подумал он, потирая снегом виски. — Люди ждут, надеются… Петрович ждет…»
Опустился на снег, оперся о старый трухлявый пень. Ствол ружья ходил из стороны в сторону. Последним усилием воли он заставил себя прижать приклад к плечу. Надо вовремя опустить курок, думал он, тогда не промахнусь, лишь бы… Только шевельнул пальцем, как серо-черная фигура лося переместилась влево. «Да постой ты на месте… ну, не шевелись…» взмолился охотник. Сохатый остановился, вытянул шею, захватил изжелта-зеленую кору осины. С кустов посыпался куржак.
На ружейном стволе таяли снежинки.
Осинник вращался в бешеной пляске.
* * *
Небо усеяно пронзительными звездами. Снег покрылся корочкой льда. Хруст его эхом отзывался в тайге. Коска расстелил на лапнике шкуру лося Шерстью наружу и завернулся в нее. Он лежал теперь как в спальном мешке. Сначала немного зябко от сырой шкуры, но шерстью внутрь нельзя: при сильном морозе она так застынет, что не выбраться потом из нее.
Утро было необыкновенно звонким.
Коска сделал волокушу из шкуры, чтобы побыстрее перетаскать мясо на берег.
На ремне за спиной поправил пожелтевший медвежий клык, с которым никогда не расставался: по поверью, он снимает боль с мышц спины и позвонков. Его когда-то носил дед, потом отец. Затем вырезал из брюшной части шкуры два куска, обмотал ими нырики. Новые пимы не совсем удобные, зато теплые.
Устало подошел к кострищу под кедром, где оставил два дня назад обласок. Обласка не было… На снегу четкие отпечатки сапог. Пустые консервные банки, бутылки, втоптанные в грязь окурки. На кустике трепыхались глухариные перья.
На реке появились забереги.
Шуга скользит по черной воде, звенит в тишине серебром.
Из-за леса вырвались скудные лучи осеннего солнца, скользнули по белому бережку, сверкнули и заискрились на заберегах, незаметно пробежали по темной воде и перескочили на маленький плотик из сухих лесин, плывший по середине реки, задержались на мгновение и заспешили дальше, чтобы охватить всю необъятную ширь тайги, чтобы разбудить зверей и птиц, чтобы отогнать ночную мглу и согреть одиноких путников. За первыми лучами брызнул поток света, осветивший всю окрестность.
Обрадовался Коска: он любил идти навстречу солнцу.
Оно пригревало все сильнее, и он не заметил, как задремал. В его воспаленном мозгу опять всплыло и завертелось давно минувшее: тяжелое небо и кровавые молнии, стонущая земля и грохот орудий, разваливающиеся дома и лица… изуродованные голодом, знакомые и незнакомые лица… живые и мертвые. Петрович… «Где-то видел, видел его и раньше…»
