— Ну, значит, я тоже ики, видишь, и у меня седина, — улыбнулся Федор Петрович.
Коска узнал Петровича — тот, худощавый, что отправил его на вертолете в райцентр.
— Как сюда попал, на пожар-то?
— Ездил на сорок вторую скважину. Вижу, горит. Решил посмотреть. Увидел тебя, ну и…
— А-а, спешишь?.. Так езжай, Петрович, я тут за огнем присмотрю. Скоро дождь пойдет, потухнет.
— Откуда знаешь про дождь, батя?
— Вон туча — затяжная, наверное, будет — два дня или больше. И плечо болит — к худой погоде…
— Отчего болит-то?
— Железо там.
— На охоте?
— Не… Под Ленинградом. В сорок третьем…
— Под Ленинградом? Я ведь тоже с самого начала войны там… И семья…
Петрович как-то странно кашлянул и замолчал. Засобирался в путь. На прощание скороговоркой сказал:
— Так ты, Константин, приезжай к нам. Ружье заберешь, обласок.
— Приеду, спасибо.
— Ну, будь здоров!
— Йим улым![5]
Коска долго смотрел вслед Петровичу. Ему опять вспомнились далекие годы и свои нелесные сны.
* * *
В Сибирь Федор Петрович приехал из Ленинграда сразу после войны. Был лесорубом, работал в приисковой геологической партии, затем стал буровым мастером. За его плечами не одно лето в таежной глуши, не одна зима с жестокими морозами и два месторождения нефти.
Встреча с охотником далеким эхом отозвалась в его сердце.
Это было в годы войны на холодной вьюжной Ладоге. В кузове попутного грузовика рядом с ним сидел солдат с прокуренными усами. Чтобы скоротать время, они разговорились. «У нас на Оби бывают такие холода, что деревья ломаются, — рассказывал попутчик. — В такой день об охоте и не думай: снег очень шумит. Зверь далеко слышит.
Рыбачить тоже плохо: лунку выдолбишь, невод под лед не успеешь спустить, как ее ледяной корочкой затянет. Особенно в тиховодье… Вот фрица бы в такой холод — хорошая приманка для песцов выйдет… У нас перед войной колхоз организовали. Школу в деревне открыли. Хорошо жил народ, дружно. Охотником я был, а теперь снайпером стал…» — Замолчал. Разорвался снаряд, потом второй, третий. Петрович и сейчас помнит, как ледяная вода словно парализовала его — все тело окаменело и стало тяжелее свинца. Смертельный холод рванулся от ног к сердцу. Вцепился в кусок льда, но продержался недолго — потянуло ко дну. «Конец!» — резануло в мозгу. Тут он услышал напряженный голос попутчика: «Держись! Держи веревку!» На морозе шинель Петровича превратилась в ледяной панцирь. «Кровь… Да ты, никак, ранен?» — бормотал его спутник, расстегивая полушубок. Очнулся Петрович в санитарной палатке.
