Ночь он провел без сна.
Утренние лучи солнца пробились сквозь прибрежный лес и теперь светлыми полосками резвились в темной воде Вонтъегана. В березняке трещали и свистели на разные голоса птицы. Тайга успокаивала.
На рассвете он отвязал обласок. Обогнув заросший тальником мыс, выехал на длинную прямицу. Через борт плескала вода.
«Проклятое течение», — мысленно выругался охотник, выравнивая обласок.
Буровая вышка…
Она стояла там, где речка омывает сосновый бор — разрывает небо над стайкой берез, над хмурым сосняком, над приунывшей рекой. В сторонке столпились жилые домики. Доносился шум дизелей. Охотник уже видел на большой реке такие вышки, не раз наблюдал, как трубы уходят под землю.
По лицу его пробежала тень, отразилась в усталых глазах, словно тело его пронзила острая боль. «Там им места, что ли, мало?! Зачем на эту глухую речушку пришли? Погубят рыбу, чем кормиться станем? Лес вырубят, пожгут, где зверя промышлять? Совсем плохо жить станет…»
Плыл он по середине реки, где течение сильнее. На берегу сидел с удочкой одинокий рыболов. Охотник даже не взглянул на него. Весло равномерно поднималось и опускалось. Смотрел он вдаль, на светлые плесы родной Урманной. В голове билась одна назойливая мысль: «Теряю последнюю речку, теряю…» Лицо его оставалось непроницаемым: будто нет искромсанного бульдозерами бора, нет ни вышки, ни балков, ни людей. Крепко задумался таежник.
И вдруг… обласок резко рвануло в сторону, опрокинуло. Рукой, в которой было зажато ружье, старик успел обхватить поперечник, тухт. С трудом освободил ноги; загребая свободной рукой, потянул обласок к берегу. Обласок не поддавался. Течение сносило его, но старик боялся отпустить тухт, боялся потерять ружье. Нестерпимо жгло раненную ногу, силы покидали его… Последнее, что он слышал — это тревожный писк гусят, вынырнувших из-под обласка…
Очнулся он в балке. Первое, что увидел — солнечный лучик, пробившийся к нему сквозь маленькое оконце.
Запахло лекарством. На ступне разматывали тряпки.
Чей-то молодой голос рассказывал:
— Смотрю, нет его. И на помощь не зовет!
— Эх, ты, горе-рыбак, старика чуть не утопил…
— Паромный канат надо снять.
— Давно пора! Лень, что ли, весло выстругать…
— Кто знал, что такое случится!
Охотник огляделся: женщина в косынке возилась с его ногой. Помогал ей круглолицый плотный парень в синей беретке. В углу на некрашенном столе стояла рация. Тут же сидел пожилой мужчина с редкими светлыми волосами и худощавым лицом. На широком лбу гнездились тяжелые морщины. Одной рукой он настраивал передатчик. Взгляд его прищуренных глаз был устремлен в окно. «Что он там видит? Может, на лес смотрит, на тайгу? — соображал охотник. — Должно быть, главный — все к нему идут, слушают его… Где видел его? Не мог видеть, показалось. Маленько леший меня попутал, старого. Однако, все на тайгу смотрит — на что еще там можно смотреть?! Конечно, на лес… исковерканный, до которого никому нет дела. Не помню, никто, кажись, на тайгу так не смотрел…» Мысль, что этот человек понимает тайгу, обрадовала охотника.
