— Не бойсь, буркинская рука не подведет!
Сохатый наполовину выбрался на сушу. И катер разъяренным зверем несся прямо на него.
И когда тупой палец капитана лег на спусковой крючок и черные точки дула медленно поплыли вверх, Костя Казамкин прокрутил в мыслях прошедшие сутки — со вчерашнего раннего утра до сего мига. Прокрутил и подивился тому, что проплавал все лето с капитаном, а так и не узнал его, не понял, не мог предположить, чем тот дышит.
Тут ружейный гром рванул осенний лес.
Сохатый удивленно глянул на катер и, отряхнувшись от воды, устремился к лесу и вскоре скрылся за деревьями.
Буркин, обескураженный, переводил взгляд то на берег, где скрылся лось, то на ружье.
— Во паразит, еще оглядывается! — наконец выругался он, придя в себя. — Погоди, еще попадешься мне!
— Бывает, — сказал Костя, убавляя обороты двигателя.
— Первый-то неудачный выстрел, — бормотал Буркин, вытаскивая гильзу. — Будто из кочерги выстрелил!
— В тайге всякое бывает, — односложно повторил Костя.
— Еще раз подведет пушка — утоплю ее, не пожалею! — бубнил капитан. — Сколько мяса упустил — не меньше пятисот кило!..
— Ружье ни причем, — сказал Костя.
Буркин протер запотевшее красное лицо, поставил ружье в угол рубки и устало опустился на табуретку. Некоторое время плыли молча. Костя крутил штурвал. А капитан, прикрыв глаза, будто задремал. Потом он пошевелился, поерзал на сиденье и вяло проговорил, будто самого себя спрашивал:
— И куда эта чертова пуля улетела?..
— Пуля? — переспросил Костя.
— Хотел бы я знать… — закончил свою мысль капитан.
Костя помолчал, потом сказал неторопливо:
— А пуля — вот она! — и он разжал кулак перед носом капитана.
Буркин остолбенел, будто гром его поразил. Только бесцветные глазки заметались: пуля — Костя, Костя — пуля. Он сидел неподвижно, лишь глазки носились туда-сюда, туда-сюда. Потом рука его рванулась за пулей, но Костя машинально сжал кулак.
— Дай, пар-разит! — тонко пискнул Буркин.
— Не дам! — крикнул Костя.
— Отдай, сукин сын!
— Не дам!
— Сам возьму!..
— На, попробуй!
И они сцепились, стукнулись об одну стенку, о другую.
Ружье грохнулось на пол. Бинокль сорвался с крючка. Кружки загремели со столика. Захрустело битое стекло.
Неуправляемый катер запетлял словно пьяный.
А команда в рубке перекатывалась от одной стенки к другой. Шла борьба за пулю, словно от нее зависело теперь все на этом свете.
Лишь когда по рубке дробно и гулко, как выстрелы, застучали береговые ветки и кусты, Буркин выпустил Костину руку и бросился к штурвалу, вывел катер на середину реки.
