Конечно, нам будет чудесно — мне и Мэдди. Что здесь может случиться? Однако, услышав этот высокий голос, деланный, ненатуральный, я малость раздражился. Почему она так говорит со мной, своим братом? Может, по самой простой причине: пообещала им свободные сутки, не спросив у меня, и потому нервничает?
— Это будет прекрасно, — сказал я. — Ты же знаешь, я никуда не собираюсь.
— Ты прелесть.
Мэдди потянулась ко мне и чмокнула в щеку, но я уже знал — понял по высокой ноте в ее голосе, что дорогая сестра что-то утаивает от меня. Но что? И зачем?
— Ты поел как следует? — спросила она. — Хочешь еще что-нибудь?
— Не хочу, сыт, — легко соврал я, зная, что Мэдди не видит, как мало я съел. — Пойдем? У нас еще есть час-другой.
— Если ты готов к гипнозу, идем. Чем скорее доберемся до конца, тем лучше.
— Точно.
Так что мы оставили еду и двинулись к лифту, чтобы подняться в магический зал, к новому путешествию в прошлое. Я мог только гадать, о чем Мэдди умалчивает. Меня ждет что-то весьма неприятное, вроде падения с лестницы — башкой по ступенькам. Что еще Мэдди знает о Тони? Или, может быть, о Лиз? Может быть, она что-то вызнала на похоронах Лиз и держит в секрете, потому что я сам должен это раскрыть?
Да, это вполне возможно.
Транс накрыл меня быстро; наверно, потому, что я рвался в прошлое. Стоило мне лечь в кресло, глубоко вдохнуть и закатить глаза, как он пришел. Накатился. Скорее бы уйти от рассказа Мэдди о ее дружбе с Тони и вернуться к самой Тони. Мэдди продолжала свои гипнотические игры, свои песни-заклинания насчет дыхания, легкости и считала до десяти. Но мне это было не нужно. Не требовалось никакой взлетной площадки. Я был уже там и сказал об этом Мэдди — прервал ее, попросил замолчать; мне было чем заняться и что узнать.
— Превосходно, — проговорила она из своего маленького, печального, самодостаточного мирка. — Продолжаем. Было раннее утро…
Да, я знаю. Это моя история. Поздней ночью, или под самое утро, я тихонько встал, нашел одеяло, чтобы укрыть Тони, укрыл, пробрался в спальню и заполз на кровать. Я был совсем подавлен, даже тогда, среди ночи.
Утром, на кухне, я рассказал об этом Тони. Стоя к ней спиной, я готовил кофе.
— Я все думаю и думаю, как было бы хорошо, если бы ты мне тогда все объяснила, — сказал я, заливая воду в кофеварку.
— Должна была, верно, но мне самой было так трудно, что я подумала, ты этого не вынесешь.
Я посмотрел на нее — сидит на табурете, грива откинута назад, лицо светится надеждой, нежный рот улыбается. Красивая, теплая, как всегда. Злиться на нее невозможно.
