Я погладил ее по руке и спросил:
— Можно я тебя обниму?
— Это будет очень славно.
Мы легли рядом на зеленый диван — моя грудь к ее спине, — как две старые ложки в коробке. Я поцеловал ее в шею, она обвила себя моими руками и спросила:
— Мы можем снова стать друзьями? Я имею в виду — настоящими друзьями.
— Знаешь, я малость ошарашен. — Я прижал ее к себе. — Но думаю, если нам нельзя быть любовниками, я возьму тебя в друзья.
Мы лежали молча, и обоим было скверно, потому что мы знали: ничего из этого не выйдет. Боль сменилась забытьем, и сон смыл с нас все беды.
Под утро я потихоньку встал, нашел одеяло, чтобы укрыть Тони. Затем…
— Все это хорошо, но пора передохнуть.
Что? Что такое? Кто там еще?
— Это я, Алекс. Надо сделать передышку.
Я заворочался в кресле. Кто-то говорит со мной, выталкивает меня из этого времени. Но я хочу остаться здесь. Кроме того, мне надо кое-что выяснить.
— Успеешь, Алекс. Поверь мне, успеешь. Нам надо передохнуть и съесть что-нибудь. Я голодна, а ты? Не волнуйся, перерыв будет короткий.
Я чувствовал себя так, будто меня будят силком, когда я этого абсолютно не желаю. Какая еще еда? Нет, я вернусь на диван. Там спит Тони. Лягу, обниму ее, засну и буду с ней и со снами, которые нам приснятся.
— Алекс, начинаем.
Но я только хотел… Только хотел… Чего? Выяснить, что я не был дураком? Не сделал ничего дурного?
— Ничего дурного ты не делал, Алекс. Ничего.
Нет, одну глупость сделал. Слишком долго Тони была для меня светом в окошке. Давным-давно надо было ее забыть.
— Обратный счет от десяти до одного, и, когда я скажу «один», ты будешь…
Это обязательно?
— Да. У меня живот подвело.
И она начала считать, моя сестра-колдунья, и я неохотно поплыл на поверхность, уходя от того вечера, от времени, когда я узнал правду о Тони и о наших с ней отношениях. Мэдди считала, и я постепенно перемещался из своей квартиры в Миннеаполисе на остров, принадлежащий моей сестре Мадлен. При счете «три» открыл один глаз, увидел яркие закатные краски и понял, насколько я подавлен. Не потому, что потерял Тони, а потому, что желанное никогда не сбудется. И никто в этом не виноват.
Мэдди глубоко вздохнула и прошептала:
— И — один.
Оба глаза открылись, я лежал совсем тихо, точно придавленный чугунным одеялом реальности. Именно так я себя и чувствовал. Мне было немного стыдно — до этого дня никто не знал, почему у нас с Тони ничего не получилось.
Я услышал, что Мэдди зашевелилась, взглянул на нее — она тянулась к своей каталке, нашарила ее и теперь пыталась пересесть в нее с кресла. Невыносимо было на это смотреть, и я вскочил и помог ей.
