Теперь мы вдвоем направились к телефону у туалета и выудили телефонную книгу. В Миннеаполисе оказалось три Роберта Тайлера — один с известным нам телефонным номером. Здесь было его имя, телефон и единственное, что нас интересовало, — адрес.
— Южная Харриет-авеню, — сказал я. — Все сходится. Недалеко от Колледжа живописи и дизайна и рукой подать до дома Лиз.
— Прекрасно. Поехали, пока он дома.
У нас вновь появилась цель, и мы быстренько протопали к машине, съехали по спиральному пандусу на солнечную улицу, и минут через двадцать после того, как я говорил с Робом Тайлером и он меня послал, мы были на месте.
Дом, старое дощатое строение с крыльцом, казался вымершим. Мы с Тони пересекли заросший сорняками палисадник и поднялись на крыльцо. Дом оказался странно тихим. Я ожидал услышать вопли магнитофона, мощного и оглушительного, или, может, барабаны, оглушительные и идиотские. Но ничего такого не было — никто даже не отозвался на звонок, сколько я ни нажимал на кнопку.
— Эй, посмотри-ка, — Тони показала на почтовый ящик, черную обшарпанную штуковину на другой створке двери.
На ящике была фотография, приклеенная липкой лентой, видимо не раз отодранная и вновь прилепленная. Шестеро: две женщины и четыре парня с бритыми головами. Взгромоздились на старую тахту — сплошная масса ног, рук, кожаных курток, сапог. И, как у «обезьян» в шестидесятые годы, над ними знамя с надписью: «Эй-эй, мы — бритоголовые!»
Потрясающе. Выходит, наш Роб еще и неонацист?
— Этот, — сказала Тони, тыча пальцем в снимок. — Это он.
Я взглянул поближе: тощий угловатый малый с бритой головой и оттопыренными ушами.
— Вот уж красотун!..
Разглядывая фото, я испытывал чувство, deja vu — это уже было. Впрочем, разве такие парни не на одно лицо? Панки — такие же конформисты, как домашние хозяйки из предместий; и те и другие — пленники своих забавных стереотипов, однозначно диктующих им форму одежды.
Я еще раз нажал на кнопку звонка и не отпускал. Звонил, будто пришел снять показания счетчика, и наконец мы что-то услышали. Шаги. Кто-то приближался, отнюдь не спеша. Наконец дверь отворилась. За ней была женщина под тридцать, очень бледная, с черными, как сапожный крем, волосами длиной в дюйм, не больше; в правую ноздрю вдето четыре или, может, пять сережек. Я улыбнулся и спросил:
— Роб Тайлер дома?
— Кто, Роб?
Она была в грогги, словно поднялась после глубокого сна. Обследовала нас своими маленькими глазками, пожала плечами, отвернулась и захлопнула дверь. Я взглянул на Тони, молчаливо спрашивая; что это за дама?
