Найти его было совсем не трудно, этого Роба Тайлера, любовника Лиз. Разумеется, мы не помчались сразу к нему домой. Нет, мы ушли от доктора, молча спустились на лифте, молча пересекли гранитную мостовую Николет-молл. Тони еще в лифте надела темные очки и, держа меня под руку, тихонько плакала. Мы шли в кафе «Питерс гриль», один из немногих островков старины в центре Миннеаполиса. «Питерс гриль» — значит, индейка в сандвиче настоящая, не прессованная, не копченая, не раскатанная и не из химчистки; яблочный пирог — свежий, с рассыпчатой корочкой, только что испеченный здесь же, на кухне. Настоящая, естественная еда, а не современные изыски. Тони отдала мне бразды правления, и я выбрал кабинку, распорядился о еде, попросил подать еще кофе (этого можно было не делать — здесь работали не студентки, а профессиональные официантки, и они, как добрые бабушки, непрерывно подливали в наши чашки), так что у Тони оставалась единственная забота — прийти в себя.
Если бы Тони курила, она бы пыхтела сейчас долгими глубокими затяжками, была бы плаксой, заливалась бы слезами. Но она была не из тех, слезы у нее быстро высохли.
— Господи, Алекс, это было ужасно. Я приехала через несколько дней после того, как объявили об ее исчезновении. В полиции услышала об этих убитых женщинах — ты знаешь — изрубленных и все такое. Поэтому почти всю ночь я думала: Лиз — очередная жертва. Больше всего боялась, что тело будут искать месяцами. Но они нашли ее на следующее утро. Так может быть, я не права. Может, Лиз действительно это сделала… прыгнула с моста.
Честно говоря, мне так и казалось. Наверно, лекарство дало обратный результат, или она превысила дозу, или попросту ничего не принимала. Вариант с убийством казался сомнительным и надуманным. Да, письмо к Тони было написано человеком, полным энергии и замыслов, но письмо к Доусону, казалось, писал человек совсем иной, очутившийся в яме. К сожалению, второе было написано позже и, значит, точнее отражало душевное состояние Лиз в ее последние часы. А парень, которого мы обнаружили в ее квартире? Наверняка обыкновенный вор-недоносок, как предположил Дженкинс. Все сходится. Я мог понять, почему смерть Лиз расценили как самоубийство.
— Да, — сказал я, помешивая кофе и думая, что, скорее всего, она покончила с собой, — кажется, во мнении Доусона сомневаться нечего.
Но даже если это самоубийство, остается масса вопросов, и главный из них: в чем его причина? И второй, конечно, — что послужило толчком? Шла ли она к этому моменту всю жизнь, дожидаясь подходящего случая, или произошла биохимическая реакция и Лиз угодила в депрессию, как в черную дыру? Конечно, меня это интересовало, но я с легкостью обошелся бы без ответов на эти вопросы. Тони, однако, без них не обойдется, и я окончательно решил для себя: всю оставшуюся жизнь ей будет легче, если она сумеет по кусочкам сложить жизнь сестры и понять, почему эта жизнь разрушилась. Поэтому я. спросил:
