— Тони, что с тобой? — взмолился я, боясь прикоснуться к ней. — Тони, ты слышишь меня? Тони!
Ничего. Ни слова, ни стона. Ни малейшего движения. Я дотронулся до нее и мгновенно все понял — будто меня током ударило. Кровь, темная и густая, текла из ее головы, заливая землю. И меня.
Я вскинулся, я искал помощи, но увидел только его, этого мерзавца, убегающего в кустарник к жизни и свободе. Повернулся в другую сторону, увидел черное озеро, распростертое в ночи. И еще одного человека — убившего Тони, теперь он искал меня. Это было ясно. Я хорошо видел пистолет.
Стоя на коленях, обхватив тело моей бывшей подружки, я думал: Тони, если я останусь в живых, если меня сейчас не убьют, я разберусь с ними. Я отомщу. И за смерть твоей сестры, и за твою.
Ее руки поднялись с кресла-качалки к моему лицу, испытующе коснулись его и затем уверенно пробежали по щекам, векам, сдвинутым бровям. Удивительно, как много могли прочесть ее пальцы. Я никогда не мог ничего скрыть от нее, великой ведуньи.
— Алекс, давно пора было приехать, сказала Мадлен, моя сестра. Она — вылитая Одри Хепберн.
Мы стояли на длинном причале. Вернее, стоял я, а сестра — красивая, мудрая, любящая, удивительная — сидела в кресле-каталке. На коленях — светло-коричневый плед, половину лица скрывали большие темные очки. Она сидела в кресле, потому что была парализована, ощупывала мое лицо и волосы длинными нежными пальцами, потому что была слепа.
— Дай мне руку, — приказала она.
Еще стоял август, но ветер был холодный — он дул с озера Мичиган, несся над нами и вокруг нас. Я поддернул рукав своей выпендрежной черной водолазки, выглядевшей как надо в Нью-Йорке или Миннеаполисе, но не здесь — на острове, в добрых десяти милях от моста Маккинак. Яркая зелень, аквамариновая вода, белый песок. По виду не отличишь от Карибских островов, только без соли в воздухе, зато здесь смолистый запах сосен. И конечно, длится это недолго, всего несколько месяцев, но следующим летом снова будет так, и следующим — и так далее. Преходящая благодать. Награда за суровую зиму.
Мэдди взяла мое запястье, погладила густые волосы на руке, словно мы были любовниками. Мы с ней не виделись с прошлой весны
— А ты поправился, — сказала она.
— Я совсем забросил велосипед этим летом.
Я вообще ничего не делал эти пять месяцев после того, как Тони умерла. Ее смерть меня пришибла; это был то ли поворотный момент в моей жизни, то ли волчья яма — что-то держало меня за глотку, и я никак не мог освободиться.
