— Как вы только могли, как могли?! — и мама заплакала.
Я тоже, конечно, заревела, сначала просто со страху. А вот когда отец чуть ли не целый час проговорил со мной, объясняя, в чем я виновата, я уже стала плакать и от горя и от жалости к Катюше. И мама тоже плакала, все повторяла:
— Но как можно так обидеть, так унизить другого, как можно?! — Вот тогда она и больно побила меня, сказав: — Надо, чтобы ты на всю жизнь запомнила этот случай, навсегда сделала из него выводы!
Когда Катюша поправилась и снова вышла во двор, она только поздоровалась со мной и Борькой, но наотрез отказалась с нами играть, объяснила просто:
— Мне папа с мамой сказали: если Лавровой с Залетовым чего-нибудь захочется, они на все могут пойти, только бы получить это!
— Чего-чего?! — не понял Борька. — Еще пожалеешь, что отказалась с нами играть, проситься будешь, да не примем.
— Нет, не буду, — так же просто и спокойно, точно старшая, ответила Катюша, и даже глаза у нее, помню, как-то по-новому смотрели на нас с Борькой.
Тогда я вспомнила все, о чем говорил мне отец, вспомнила, как плакала мама, и неожиданно для себя сказала:
— Ты извини, Катя, что так получилось: я ведь не со зла…
Она все так же по-новому поглядела на меня и согласно кивнула:
— Тебя я извиняю, ты не со зла, а вот он… — и покосилась на Борьку.
— Чего-чего?! — привычно начал Залетов, наступая на Катюшу.
— Погоди! — Я схватила его за руки.
Катюша все не двигалась и так же прямо глядела на Залетова. Потом сказала:
— Но играть с вами больше не буду! — повернулась и пошла.
— Догоним, а? — предложил мне Залетов, глядя в спину Катюши. — Ответим, а?
Свой ответ ему я тоже помню до сих пор:
— Да ведь она умереть могла, как ты не понимаешь?!
— Да ведь не умерла! — засмеялся Борька.
В школу мы трое должны были идти только на следующий год и всю зиму, конечно, виделись во дворе. Мы с Борькой катались на лыжах и на коньках, на финских санях, которые мне купила мама, а Катюша по-прежнему будто не замечала нас, играла со Светкой Муромцевой да рыжим Симкой Саловым, тоже тихоней, в очках. Борьке, я видела, было все равно, а мне что-то по-прежнему мешало успокоиться, просто не могла я смириться, что Катюша так откровенно пренебрегает мною. Когда мы все пошли в первый класс, Катюша с Симкой сразу, конечно, оказались отличниками. Про Борьку я уж не говорю, но даже у Светки поначалу кое-что не получалось из-за ее подвижности, избытка сил. И мне было никак не усидеть за партой целый урок, не приучиться к аккуратности, не обрести элементарной терпеливости. Наша первая учительница старушка Мария Михайловна не жалела для нас ни сил, ни здоровья. Она однажды сказала мне:
