Поезд начинает скрипеть, рычать, дышать тяжело и неритмично, переваливаться из стороны в сторону на стыках, разумеется, качаться, а еще перепоясываться лентами пристанционных огней, что крестообразно расчерчивают пол и потолок, вспыхивают и мгновенно угасают в дверном зеркале.
Проводница выходит из тамбура, дергает ручку туалета.
Заперто изнутри.
Тогда она начинает стучать в дверь и требовать, чтобы немедленно выходили, потому что уже Ленинград, санитарная зона, и все туалеты должны быть давно закрыты.
Краем занавески вытирает пересохшие губы, убирает со лба волосы.
Вновь дергает ручку, кричит, что позовет милицию и начальника поезда.
В результате же достает из кармана столь напоминающую гребень для вычесывания колтунов связку служебных ключей и открывает дверь.
И тут же в глаза ударял невыносимо яркий, буквально выжигающий белый свет приемного покоя — белая палата, белые шторы, белые, со следами мушиных колоний потолки, белый кафель, белые простыни, белый, с желтоватым отливом, пластмассовый, напоминающий одиннадцатиэтажное панельное здание трехпрограммный громкоговоритель «Маяк 202», из которого доносился истошный женский крик. Тот самый, что, будучи многократно усиленным, заполнял скальные горловины, похожие на разверстые рты, заросшие непроходимым кустарником низины и проточенные горными потоками щели — глубокие, застарелые пролежни. Тогда всадник опускал правую руку, снимал с седла медный, оплетенный кожаными ремешками рог, подносил его к губам и начинал трубить в него.
Подобным же образом и начальник поезда подносил к губам свисток и подавал сигнал к остановке поезда.
Тут же начинали скрипеть колеса, от резкого торможения на пол со вторых полок летели матрасы, рулетами завернутые в лаваш, а за окнами замедляли свой бег бетонные столбы, прожекторные мачты, трансформаторные будки и красного кирпича фабричные постройки в районе Обводного канала.
На вокзале выяснилось, что ночью женщина из пятого купе попыталась покончить с собой.
Она закрылась в туалете и выпила упаковку нитразепама.
Инсомния!
Да, страдала бессонницей. Например, могла проснуться в три часа ночи, сесть на кровати, завернувшись с головой в одеяло, и так просидеть до самого рассвета.
В такие минуты, а точнее сказать, долгие часы, ей даже казалось, что она спит, что ее посещают сновидения, которые на самом деле сновидениями и не были вовсе, но лишь мечтаниями, визиями сумеречного положения души, уже давно находившейся между сном и явью, но ни к одному из этих состояний до конца не принадлежавшей.
