– Не отстал! – твердо сказала она.
– Ночь?.. Утро?.. Не отстал я?
– Да день, день еще. Спи… Да вон же мужики наши – золотишко моют. А ты спи.
И, покачав головой, баба вновь вздохнула: вот несчастный… Но через какое-то время он опять вскочил:
– Не отстал?
– А ну, ляг! наказание чертово! я тебе сейчас как по башке дам!
Баба толкнула его. Уложила. Наконец он задышал ровнее. Заснул.
Ей вновь сделалось его жаль, она зачем-то взяла и подержала его перебитые, чующие руки – смотрела на них. Одна рука вдруг сонно развернулась, как бы раскрылась ладонью. Баба негромко вскрикнула: «Ой!..» – и выпустила. Его рука так странно лежала: лежала ровно вдоль тела, но перебитая кисть как-то нелепо выкручивалась, словно и тут во сне раскрытая рука то ли что-то искала, то ли робко просила у Бога. Рука была как застывшая, как бы протянутая. Баба еще раз осторожно, опасливо потрогала ее.
Позвонил отец и сказал, что этой ночью было совсем плохо – он все бежал во сне, бежал, и проваливался, и оступался в снегу с ухающим сердцем. Он уверен, что в какую-то ночь сердце не выдержит, потому что нет больше сил, пусть наконец я совсем отстану, пусть я умру, но пусть мне это больше не снится.
Отец рассказал, что во сне были новые подробности: он бежал по медленно поднимающейся горе, всюду там заснеженные кусты, камни, машина грузовая была уже далеко, – и вот, задыхаясь, отец приостановился и увидел вокруг еще несколько отставших. Да, увидел людей! Один отставший сидел возле камня. Другой валялся прямо у дороги. Они оба уже смирились и были спокойны – они уже не бежали.
– Во сне я подумал: если бы я мог как они… – И голос отца дрогнул.
Он сказал:
– Я все про сны да про сны. И ничего не говорю о маме – как тебе такая забывчивость?
– Но ты говорил, что иногда плачешь о ней. По дороге, когда идешь в магазин.
Он кивнул (там, в Подмосковье, в телефонной будке он кивнул):
– Да, да…
– На нарах, – Лера пересказывала Василия, – жизнь совсем другая. Там особенно важно чувство товарищества. Вот надо втихую что-то пронести… или обойти шмон. Вскрик! – и люди собираются в одну секунду. Не базаря и не раздумывая (быстро, как перед побегом), каждый рассказывает, что знает и что умеет. Рассказывает кратко. Не хвастая, не преувеличивая. Но и не преуменьшая своих данных. Опыт – дело святое. Общее!
– Вчера Василий и его старый друг по нарам Эдуард решили пронести бутылец. Вот настоящие мужики, я слышала, как они говорили. Слова прямы, угрозы кровавы. Они решили пронести сразу четыре бутылки. Сказали, что спрячут сами и пронесут сами. А я буду только отвлекать. Сумку (пустую!) отдали мне. Пока, мол, на пропуске тебя, Лерка, проверят и общупают, мы бутылки пронесем – я даже струсила. А потом думаю – плевать, пусть щупают, надо – значит, надо. Но тот, который у проходных ворот, постеснялся меня щупать, представляешь! – у него оказались руки грязные. Он даже оглянулся на рукомойник, не сбегать ли помыть, а потом меня пощупать. Но постеснялся… Так что Василий и его друг по нарам Эдуард прошли легко. С бутылками мы после отправились на могилу какого-то их третьего друга, который тоже был с ними на нарах, а потом уже здесь умер…
