Особый подход рекомендовался священнику к «несвободным» и в вопросе о посте: «великим людям» в посту не полагалось по вторникам и четвергам «дважды днем ясти», устав разрешал это только «старым и немощным и сиротам и молодым детям», а не «совершеным» (то есть совершеннолетним) и «свободным» (противопоставлено «сиротам»).[54] Душегубцев, то есть убийц, церковь карала в зависимости от обстоятельств различными епитимьями; например, даже смерть ребенка, которого не окрестили «небрежением родитель», каралась трехлетним постом «за душегубье». Один священник прямо задал епископу (Нифонту) вопрос: а если «в роботе суть душегубци» (то есть если убийство несвободного случилось во время работы)? Епископ повелел ему «на полы дати» (дать епитимью в половинном размере) и даже «льжае» (легче), и пояснил: «Не волни бо, рече, суть» (ибо не по воле это сделано).[55] В XIII веке всякому «исповедающемуся», то есть мирянину, преподавался совет «миловать» «свою челядь»: «…дажь им потребная; наказай же я на добро [учи их добру] не яростию, но яко дети своя».[56]
Мотив голодания и холодания дворовой челяди, звучащий в приведенных наставлениях, несомненно отражал подлинную черту жизни «дома» господствующего класса, хотя у Заточника эта черта связывается специально с дурным домоводством «гордой и величавой» жены, которая «дом у мужа своего разоряет и раб своих не удержает» (не бережет, не старается удержать), и рабы «единогласно» про нее говорят: «Дай же Бог той жене спесивой сухотою болеть, что она нас не бережет».[57] Но ведь и «злая жена» заняла такое видное место у Заточника потому, что в жизни не была редкостью (и не слушала учительных предостережений церковника).
У нас нет никаких данных судить об успехах этой церковной проповеди непосредственно в массе господствующего класса. Но нельзя сомневаться, что его руководящая верхушка, пытаясь смягчить социальные противоречия, полностью могла опираться на авторитет церкви и пользоваться ее идеологической поддержкой. Два ценнейших памятника социального законодательства XII века — «Устав о закупах»[58] и «Устав о холопах», — кодифицированные в «Пространной Правде» и сохранившие нам живые черты бытовой обстановки в сфере трудовой жизни русского народа, явились результатом именно этой церковной политики.
«Задушный человек» (то есть освобожденный перед смертью господина на помин его души раб) еще в церковном уставе Владимира был записан в число «церковных людей». В X веке это было только еще извне принесенное задание, поставленное перед церковниками в их обработке духовных своих детей, но позже, в XII веке, ст. 109 «Пространной Правды», среди других «уроков» (пошлин) установившая урок «от свободы 9 кун» (вариант: «освободивше челядина»), ясно свидетельствует о заметном распространении практики освобождения холопов. Да и замечание Заточника, что, «доброму господину служа» (в XII веке), можно «дослужиться и свободы», самой своей формулировкой подчеркивает моральный, добровольный момент подобного господского акта, и его следует относить за счет церковного воздействия.
