— Мама! А Верочка Саввина плачет, — сказал он таким тоном, словно только это его и интересовало.
— Бедный ребенок!
— Никак не хотела меня отпустить — обняла за шею: возьми и возьми! — Он пытливо глядел на мать.
Его слова попали в цель. Мать вытерла слезу, сердце ее разрывалось от жалости.
— Почему же ты, сынок, не взял ребенка?.. Она ведь так любит Мишку, сиротка! — повернулась мать к соседке.
— Пойди возьми, Мишка, девочку, — сказала добросердечная соседка. — Там, должно быть, и накормить ее нечем.
— Нечем.
— И в самом деле, возьми, сынок!
Мишке, собственно, только это и нужно было. Он встал с соломы, нехотя взял отцовский плащ, всем своим видом говоря: «Если б вы знали, как мне не хочется идти под дождь!»
— А если не отдадут? — остановился он в нерешительности на пороге.
— Иди домой.
— Наперед знаю, что Верочку не отпустят, — вздохнул он.
Мать, казалось, не слышала этих слов. Тогда Мишка небрежно, словно самому себе, сказал:
— Придется, верно, у Тимки ночевать.
Мать что-то говорила, но Мишка стукнул дверью и побежал, шлепая босыми ногами по мокрой земле…
Уже совсем стемнело, когда мальчики упросили Тимкину мать отпустить сына ночевать к Мишке.
— У нас просторно, тепло, мать галушки варит. Очень просила… — уговаривал Мишка.
Поглядев на исхудалое лицо сына, вспомнив о том, что и покормить его нечем, а тут мальчику подвертывались горячие галушки, мать тяжело вздохнула и отпустила Тимку.
Когда мальчики встретились с Васильком и снова очутились все вместе, на сердце у каждого стало веселее. Даже Тимка обрел равновесие. Опасная дорога успокоила: его уже не преследовали страшные призраки казненных. В лесной тьме рядом со своими друзьями он чувствовал себя спокойнее, чем среди бела дня на родном дворе.
Они терпеливо дожидались партизан.
— Придут, — уверял Мишка.
— А может быть, и нет. Дождь такой, темень… — сомневался Тимка.
— Вот еще! Побоялись бы они дождя!
— Увидим, — сказал Василек, в душе почему-то веря, что партизаны должны притти.
Говорили о разном.
— Неужели так будет все время? — вдруг спросил Тимка.
— Как?
— Да что немцев будет полное село.
— А бес их знает! — зевнул Василек.
— А как же с листовками? — вспомнил Тимка.
— Чего доброго, еще промокли, — забеспокоился Василек.
Листовки действительно промокли. Их перенесли под сено. Одну пачку Василек раскрыл, разделил на три части.
— Надо распространять, пусть там хоть сам черт будет, не то что фашисты! — сказал он.
Молчали. Каждый думал о своем. Мишка мысленно был на родном дворе, в теплом погребнике, где неспокойным сном спала мать, не ведая, где теперь ее сын. Там сухо, тепло, дождь не каплет за воротник, как здесь, в лесу… В голове блеснула новая мысль. Он горячо зашептал товарищам:
