И Василек идет.
«Эх ты, Василий Иванович! — упрекает сам себя мальчик. — Еще партизаном зовешься! Вот Павел Сидорович раненный от врагов ушел… Речку, в ледяной воде, переплыл, а ты…»
И открываются веки, ниже кажутся снежные горы, земля твердеет под ногами…
Сколько времени шел Василек, куда успел дойти — он не знал. Казалось, прошла целая вечность. Уже колени дрожали от усталости, а он шел, скрежеща зубами, кусая губы, часто падая и снова поднимаясь.
Что-то внезапно преградило ему путь и вцепилось в него острыми когтями. Он не сразу понял, что это.
«Проволока… колючая… вот ряд… второй… Нужно назад возвращаться!» проносится в голове.
Василек отрывается от проволочного заграждения и, не удержавшись на ногах, падает в снег. Кажется, больше не станет сил, чтобы подняться. Но он приказывает сам себе: «Надо идти!..».
Он становится сначала на колени, потом опирается на руки, поднимает тяжелую, налитую чугуном голову. Еще мгновение — и он поднимается на ноги. Но в эту минуту что-то тяжело падает ему на плечи и, обдав горячим дыханием, прижимает к земле.
…Воет вьюга… Холод… Боль…
Не ищи горя — оно само тебя найдет.
Василек его не искал: он обходил его стороной, лез в темные катакомбы, боролся со страшной вьюгой и, как нарочно, отдал себя сам в руки врагов.
— Совсем по-дурному… Совсем… — шепчет он, сидя на влажном цементе в темном подвале. Ему кажется, что он снова попал в канализационные ходы, темные и скользкие.
Но оттуда был выход на белый свет — к свободе, к жизни. Отсюда его не было. Он сидел, прислонившись спиной к холодной стене, разбитыми руками обняв натруженные колени, и беззвучно плакал. Слезы досады и обиды душили его. Он уже чувствовал дыхание смерти… Но не это его пугало. Ему было нестерпимо больно, что он так нелепо попал в руки врагов. А мог же счастливо, никем не замеченный (разве только черти гуляют по полю в такую погоду!) притти к Соколиному бору.
Перед глазами встал родной лес. Казалось, деревья шумели верхушками, запахло прелым дубовым листом.
За последние месяцы Соколиный бор стал ему родным домом. Василек мысленно перенесся в свою землянку.
Над столиком, освещенным мерцающим пламенем свечки, склонились две мальчишечьи головы: это Мишка с Тимкой пишут листовки. Они с тревогой и нетерпением ждут Василька. Нет, теперь им уж никогда не дождаться его!..
Горячие слезы заливают ему лицо, раздражают воспаленную кожу, но он не чувствует этого: боль в сердце сильнее всего.
