Большинство камней, как ни прискорбно, лежали всего в нескольких шагах от места, с которого он бросал.
К тому времени, когда солнце поднялось над головой, Кандотти сбросил куртку и теперь сидел на песке, молча наблюдая. Присоединившийся к нему брат Эдвард тоже смотрел на Сандоса. По его пухлым щекам катились слезы, быстро высыхая на морском ветру.
Около десяти часов, когда, помимо явного кровотечения, проступили синяки, Эдвард попытался заговорить с Сандосом:
— Пожалуйста, Эмилио, остановитесь. Довольно уже.
Сандос повернулся и темными непроницаемыми глазами посмотрел сквозь него, словно бы один из них не существовал. Джон понял тогда, что делать тут нечего, кроме как оставаться свидетелем, и мягко придержал Эда.
Еще через два часа он и брат Эдвард отметили мучительный прогресс, достигнутый Сандосом: его пальцы стали действовать более согласованно, камни начали падать в море чаще, чем на песок, а их места на каменной полке занимали новые. В конце концов он смог запустить двенадцать подряд, и каждый погружался в воду на изрядном расстоянии от берега. Трясущийся, с серым лицом, Сандос смотрел на море еще с минуту, затем прошел мимо двух человек, разделивших с ним это утро. Он не задержался, даже не взглянул на них, когда надвинулся вплотную, но, минуя их, бросил три слова.
— Не Магдалина, — сказал он. — Лазарь.
Если Винченцо Джулиани и был взволнован тем, что наблюдал этим утром с балкона, это никак не отразилось на его лице, пока он следил, как трое мужчин взбираются по каменным ступеням, ведущим с берега. По пути наверх Эмилио дважды тяжело оступился. Белое пламя гнева, полыхавшее в нем на рассвете, выгорело до ворчливого негодования, и Джулиани видел, как Эмилио отмел помощь, предложенную Джоном Кандотти и братом Эдвардом, когда он все же упал.
Эти трое понятия не имели, что отец Генерал был не в Риме. На самом деле он приехал в неаполитанский дом раньше них, обосновавшись в комнате рядом с той, которую выделили Сандосу, — где Джулиани терпеливо ждал срыва, подстроенного им самим, дабы переломить ситуацию. В конце XIII века доминиканцы предположили, что цель оправдывает средства, размышлял Джулиани. Иезуиты подхватили эту философию, но умножили средства, выполняя то, что казалось необходимым при служении Господу и шло на благо душам. А в нынешней ситуации Винченцо Джулиани счел оправданной и более уместной хитрость, нежели лобовое решение. Поэтому он подписался буквой «Ф», зная, что лишь Фолькер адресуется к Сандосу как к «доктору». Реакция Эмилио вроде бы подтверждала заявления Консорциума насчет того, что случилось на Ракхате. И, как Джулиани и рассчитывал, одного лишь подозрения, будто Фолькер знает правду, хватило, чтобы сломать хрупкий самоконтроль Эмилио.
