— Ты выглядишь усталым, — заметил Джимми.
Сандос выразительно пожал плечами, словно отвечая еврейской бабушке.
— А что еще нового?
— Tы ешь недостаточно, — сказал Джимми. Это уже стало традицией.
— Да, мама, — признал Сандос послушно.
— Клаудио, — крикнул Джимми бармену, — дайте этому парню сандвич.
Роза уже спешила из кухни с тарелками еды для обоих.
— Значит, ты столько проехал лишь для того, чтобы накормить меня бутербродами? — спросил Сандос.
На самом деле это как раз Джимми всегда получал сандвичи с тунцом, причудливо объединенные с двойной порцией жаркого из трески и половинкой гуайявы в кожуре. Роза знала, что священник предпочитает бобы, зажаренные с луком и выложенные поверх риса.
— Кому-то же нужно это делать… Слушай, у меня проблема.
— «Не переживай, Спарки. Я слыхал, в Лаббоке за это могут пристрелить».
— Де Ниро, — сказал Джимми, откусив побольше. Эмилио издал звук, похожий на звонок в телевизионном шоу.
— Черт. Не Де Ниро? Погоди… Николсон! Я всегда путаю этих двоих.
Вот Эмилио не путал никогда и никого — он знал каждого актера и все диалоги из любого фильма, начиная с «Лошадиных перьев».
— Ладно. Побудь десять секунд серьезным. Ты когда-нибудь слышал про стервятника?
Сандос распрямился, вилка застыла в воздухе. Его тон сменился на профессорский:
— Осмелюсь предположить, что ты имеешь в виду не птицу-падальщика. Да. Я даже работал с одним.
— Серьезно? — сказал Квинн, не отрываясь от еды. — Я этого не знал.
— Есть многое, чего ты не знаешь, парень, — произнес Сандос, растягивая слова.
Это был Джон Уэйн, подпорченный лишь чуть заметным испанским акцентом, сохранявшимся при всех этих мгновенных превращениях.
Джимми, обычно игнорировавший актерские способности Сандоса, продолжал жевать. Некоторое время они ели в молчании, затем Джимми поинтересовался:
— Ты будешь доедать?
Сандос поменял его пустую тарелку на свою и опять откинулся к стене.
— Ну, и каково это? — спросил Джимми. — Я имею в виду работать со стервятником. На антенне ко мне назначили одного. По-твоему, с ним следует сотрудничать? Пегги мне кишки выпустит, если я соглашусь, а япошки выпустят их, если откажусь, — так что какая разница? Может, лучше мне подумать о вечном и посвятить свою жизнь бедным, к коим я примкну после того как стервятник выклюет мои мозги и меня вышвырнут с работы.
Сандос не отвечал. Разговаривая, Джимми обычно приходил к выводам самостоятельно, а Сандос привык к исповедальным рассуждениям. Он лишь удивлялся, как у Джимми получается есть с такой быстротой и при этом говорить, избегая попадания пищи вдыхательное горло.
