Агесилай тряхнул головой и вздрогнул.
— Ледяное Чудовище прошло сквозь мою душу, — промолвил он. — Прости мне мое уныние.
Ксенофонт устремил свой взор обратно к воинам, сражавшимся на Равнинах. В словах повелителя заключалась истинная правда. При всей своей военной мощи, Спарта была небольшим городом с населением, сокращенным беспощадными войнами, что прогремели по всему Пелопоннесу. Он взглянул на друга и сменил предмет беседы.
— Будешь ли ты вручать приз на Командирских Играх?
Агесилай улыбнулся, и меланхолия покинула его.
— У меня есть особый подарок для сегодняшнего победителя — один из семи мечей Царя Леонида.
Глаза Ксенофонта расширились от удивления:
— Весьма ценный подарок, мой повелитель, — прошептал он.
Агесилай усмехнулся:
— Мой племянник происходит из рода потомков Царя и носит его имя; значит, он должен получить этот меч. Я все равно подарил бы ему клинок через три недели на его день рождения. Но сегодня представился замечательный повод, и это послужит мальчику добрым напоминанием о дне, когда он победил в Играх. Я сам одержал в них победу тридцать лет назад.
— Это будет широкий жест, мой повелитель, но… что если он не выиграет?
— Да брось, Ксенофонт. Его выставили против полукровки-македонца, почти илота. Как может он не победить? Он — спартанец Царской крови. И, тем более, поскольку ты будешь главным судьей, я уверен, что мы можем рассчитывать на правильный результат.
— Правильный? — переспросил Ксенофонт, повернувшись в другую сторону, чтобы спрятать свой гнев. — Давай, для начала, будем справедливы…
— О, не упрямься, — сказал Агесилай, положа руку на плечо друга. — Это ведь всего лишь детская игра. Где тут зло?
— Вот именно, где? — отозвался Ксенофонт.
* * *
Парменион замедлил бег, разглядев белостенный дом Ксенофонта. Гости уже собирались, и он увидел Гермия в стороне от толпы, беседующего с Гриллусом. Гнев вскипел внутри, когда он вспомнил отрывистые, сильные, крученые удары, и он ощутил острое искушение пробежать через заполненную народом улицу, схватить Гриллуса за волосы и колотить его дурной башкой о стену, пока камни не покроются кровью.
Спокойно! Он знал, что Гриллус будет здесь — как сын Ксенофонта, ведь это его дом; и, к тому же, он держал Черный Покров для Леонида. Но Пармениона задевало то, что Гриллус был принят — и даже любим — другими юношами из бараков. Как возможно, удивлялся он, чтобы афинянин смог завоевать среди них признание, а я — нет? В нем нет спартанской крови, а мой отец был героем. Отгоняя эту мысль, Парменион протиснулся в толпу, приблизившись к двум юношам. Гриллус первым заметил подошедшего, и улыбка у него застыла на лице, а глаза потемнели.
