Когда Конни уехала учиться в Маунт-Холиок, Грейс продала все, что осталось от полуразвалившегося дома, и переехала в Санта-Фе. Она утверждала, что хочет пожить там, где «много исцеляющей энергии». Сначала Конни смеялась над этой фразой, но потом перестала. В конце концов, ее мама имеет право на счастье. Ведь ее, Конни, выбор жизненного пути мог быть непостижим для стороннего наблюдателя, а тем более для Грейс, критично относящейся к принятому в обществе порядку вещей. Скорее всего Грейс недоумевала, как у нее могла вырасти такая чуждая ей дочь. Несмотря на это, она всегда поддерживала выбор Конни, правда, в своем, несколько необычном стиле.
Наверное, она очень старалась не забыть, что у дочери сегодня важный день. Грейс никогда не препятствовала ее занятиям историей, не попрекала ученостью, не была против ее серьезности и любви к порядку. Иногда только она желала Конни «найти правду своей души», но Конни думала, что так на языке хиппи именуется свобода делать то, что считаешь нужным.
Конни поставила пустую кружку на пол и придвинула к себе телефон. Набрав номер, она прождала четыре гудка и готова была уже дать отбой, когда на том конце с грохотом схватили трубку, и запыхавшийся голос произнес:
— Алло?
— Мама! Привет! Лиз оставила мне записку, что ты звонила. Не очень поздно?
Глаза Конни засветились от нежности к этой странной женщине, с которой связала ее судьба. За последний год она изобретала все больше предлогов, чтобы позвонить маме. Она оставляла на автоответчике кучу сообщений, на которые можно было ответить только устно. Слава богу, про садик на окне можно было спрашивать всегда.
— Ах, Конни! — облегченно воскликнула Грейс. — Да, да, я звонила. Как хорошо! Как ты, моя дорогая?
— Замечательно! — Конни дала выход радости. — По-моему, замечательно. Немного устала, конечно. Но ведь сегодня такой важный день.
— Правда? — спросила Грейс, одновременно роясь в коробке с чем-то громко звякающим.
— Ну… Вообще-то да. У меня сегодня был экзамен. — Улыбка сползла с лица Конни. Звяканье продолжалось. — Я же оставляла тебе сообщения! Тот страшный экзамен в аспирантуру! — Грейс по-прежнему ничего не говорила. Конни слышала в трубке только ее сопение, пока она таскала коробку по кухне своего глиняного дома. — Экзамен, к которому я готовилась целый год! — почти прокричала Конни. От злости и обиды лицо запылало, брови сдвинулись. Не помня себя, она вскочила. — Он был сегодня, Грейс!
