— Господа, — сказал вышедший к ним Инструктор, — сегодня занятий не будет. Если вы не против, то мы можем сходить все вместе в ресторан. С нами и Гончаров будет.
Вечером, после ресторана, изрядно выпивший Митя напросился в гости к Оле.
— Собственно, я не к вам. Я к Дориану Ивановичу.
— Я понимаю, — просто ответила Оля, — но ведь нам по дороге.
Она была благодарна психологу. За эти две недели занятий, за время многочасовых диалогов и монологов она восстановила душевное равновесие, но приобрела устойчивое отвращение ко всяким групповым откровениям.
— Благодаря вам, Митя, — сказала она ему в метро, — я могу выдержать допрос даже в ЦРУ.
— Шутите, а зря, — сказал Гончаров, — методики «раскалывания» личности одинаковы, что в службах безопасности, что в психологических лабораториях.
— Но вы помогли и мне, и другим. Как-то это странно. Ведь то, что вы с нами проделывали, вполне можно назвать издевательством.
— Только не думайте, что я эту методику сам изобрел, — нервно сказал Гончаров, — большинство из нас терпит, когда у него появляется маленький комплекс. Потом этот комплекс раздувается настолько, что человек ни о чем другом думать не может. И девять десятых его внутренней жизни сводится к совершенно конкретным и повторяющимся переживаниям. Но его беда, и порой даже трагедия, заключается в том, что он не может поделиться этими своими проблемами и сомнениями, жуткими переживаниями с другими. Весь вопрос заключается в том, в какой форме помочь ему.
— Так вы все-таки не развлекаетесь, а помогаете?
Гончаров промолчал.
На долгие звонки никто не открывал. Оля удивилась. Однако ничего не оставалось делать, как открыть дверь самой и пригласить не совсем трезвого психолога подождать Дориана Ивановича в квартире.
Митя был сегодня взвинчен. Обычно присущая ему ирония покинула его. Монгольские глаза сощурились в черные щелки. Он теребил свое ухо и молчал.
— Не молчите, Митя. Выговоритесь, по вашей собственной методике.
— Я влюблен в вас. Нет, чушь, — Гончаров, отбросив стул, вскочил и заложил руки за спину, точно боясь, что он их вот-вот пустит в ход, — назвать то, что я чувствую, влюбленностью глупо. Я и юношей просто так не влюблялся.
— Как же вы влюблялись? — голос Оли стал бархатным. И она подумала о том, что жаль, что Слава не видит сейчас эту сцену, не видит, как переживает из-за нее неординарный мужчина. И еще ей очень хотелось помучить самодовольного Гончарова.
— Странно я влюбляюсь. Прежде всего, я презираю свой объект. Я ставлю ее, то есть женщину, ниже себя. У нее, извините, две ноги и кое-что между ними, вот, собственно, туда мне и нужно попасть; еще я убеждаю себя в том, что эмоциональная сторона ничего не значит для меня и я могу пойти на любую ложь, чтобы завоевать женщину.
