– Интересно, – проговорил я.
Флок наклонился над Арлой, заглядывая за вырез платья.
– Я предлагаю Двенадцатый маневр, – сказал он, цинично подмигивая.
– Да, – сказала она, – я вспомнила, как он рассказывал, представьте себе, о встрече с существом, очень напоминавшим Странника отца Гарланда.
– Что вы говорите? – сказал я, глядя на приплясывавшего у нее за спиной профессора.
– Именно так, – сказала она, – и я вспомнила, он рассказывал, что то существо сказало им название рая.
Флок сказал мне:
– Смотри, Клэй, вот как я умер.
Я увидел поднимающиеся вокруг него испарения, и в комнате запахло серой. Выронив заступ, профессор схватился руками за горло. Лицо покраснело, потом стало иссиня-багровым, язык вывалился изо рта, глаза вылезали из орбит.
– Вено, – сказала Арла.
Профессор упал на нее, голова девушки прошла сквозь его бестелесную грудь. Я вскочил, чтобы столкнуть с ее плеч тяжесть его тела. В тот же миг галлюцинация исчезла, и я оказался стоящим над девушкой с протянутыми руками.
– Я реагировала примерно так же, – улыбнулась Арла.
– Любопытно, – повторил я и непринужденно опустился на место, стараясь скрыть волнение.
Незваные гости больше не прерывали наш ужин. Закончив, Арла встала и с бокалом в руке отошла к окну. Она взглянула на желтый диск луны и спросила:
– Как вы считаете, мы уже видели преступника или его очередь наступит завтра?
– Пока рано делать выводы. Вспомните, Двенадцатый маневр требует обследования всего населения.
– Расскажите мне об Отличном Городе, – попросила она.
– Хрусталь, розовый коралл и увитые плющом балюстрады. Просторные сады и широкие проспекты.
Город – порождение разума Создателя, Драктона Белоу. Рассказывают, что он учился у гениального Скарфинати, изобретателя непревзойденной мнемонической системы. Тот возводил в сознании дворец, а затем наполнял и украшал его идеями, посредством мистического символизма преображенными в предметы. Желая вспомнить что-либо, нужно было отыскать во дворце нужную вещь – вазу, картину, витраж, – и перед вами разворачивалось воспоминание. Юный Белоу был настолько любознательным, что дворец оказался для него тесен: его познания требовали строительства целого города. Ко времени своего прибытия в Латробию двадцатилетний юноша уже видел мысленным взором каждый камушек столицы, завиток на фасадах. Говорят, он шептал что-то ухо нанятым для строительства рабочим, и с той минуты они трудились подобно счастливым автоматам, не зная усталости до самой смерти, причем каждый точно знал свою работу. Город был выстроен еще моего рождения, в столь краткий срок, что это представляется не менее чудесным, чем самое его совершенство.
