Потом мы стояли на берегу и хохотали. Юрка — показывая на мои мокрые брюки, я — на мокрую шляпу на его голове.
— Ты чего больше любишь? — спросил я. — Целиком сухой или целиком мокрый? Только, чур, одно. Давай шляпу. На мою. И будешь целиком сухой.
— А, хитренький, — сказал Юрка. — Я тоже хочу быть наполовину.
Его не проведешь. И потому мы шагаем домой переодеваться. Вечер-то еще не закончился, можно еще посидеть у пруда. Вдруг повезет?
Еще Юрка любит напускать на себя таинственность.
— Ты чего читаешь?
— Да вот, иностранный язык учу.
— Я тоже скоро буду учить в школе наглийский, — заявляет он. — А спорим, ты сегодня ночью чего-то не видел?
— Чего это я не видел? — удивляюсь я. — Я поздно лег.
Юрка нагибается к моему уху.
— Сегодня ночью, — шепчет он, оглядываясь по сторонам и сопя, так что щекотно становится в ухе, — на небе были онипланетяны.
— Кто?!
— Кто, кто, — передразнивает Юрка. — Они-пла-не-тя-ны. А ты и не видел… Только честно, не видел?
— Нет, — говорю я растерянно. — Где же ты их видел? Ну рассказывай.
— То-то, — торжествует Юрка. — Проспорил.
Я еще ничего не проспорил, но молчу, не перебиваю, знаю, с кем имею дело.
Юрка берет с подоконника любимую рулетку с пружиным механизмом, садится на табуретку, рассказывает:
— Ночью я ночевал у бабы Шуры. И никого не было. Вдруг меня как толкануло! Я — глядь в окошко, а там… Между облаков как бы луна… Светлая-светлая…
— Точно, — не выдерживаю я. — Луна была. Здорово светила. Видел.
— А будешь перебивать, назидательно говорит Юрка, — ничего не узнаешь. Никогда.
Он вытягивает ленту из рулетки, затем нажимает пружину, и металлическая змейка стремительно втягивается обратно.
— Ладно-ладно. Продолжай, пожалуйста.
— Она ка-ча-лась.
— Как?!
— Вот так. Из стороны в сторону. Луна же не будет качаться…
— Ой, ну ты выдумываешь, — говорю я. — Это облака так быстро бежали.
— Да? Облака? Не веришь? — Юрка вскакивает с табурета. — И мамка видела. Она утром папке рассказывала.
— А папка, что же, не видел?
— Да они пили с дядей Женей, — отмахивается Юрка. — А мамка так даже напугалась.
Я думаю, чего бы еще спросить.
— А чего же ты ночевал у бабы Шуры, да еще и один?
Юрка молчит, забавляясь рулеткой. Потом откладывает ее в сторону и идет к двери. У самого порога он говорит, делая большие глаза:
— Так надо было. И никому. Тс-с.
И исчезает за дверью.
Это два бычка. Рыжий Малыш и Малыш черный. Два братца. И хоть сейчас, на исходе лета, они подросли и уж никак не походят на малышей, но по-прежнему крепко дружны, и очень скучают, когда их разводят на разные выпасы, и тогда над речкой, где они стоят в густой, начинающей желтеть траве, привязанные к прибрежным ивам, то и дело разносится печальное в утреннем тумане призывное мычание. И кто-нибудь из них в конце концов обрывает привязь и спешит к братцу, чтобы радостно обнюхать того, а потом положить ему на спину тяжелую круторогую голову и так замереть в блаженстве.
