— Ну, что делать собираешься на гражданке? Как жить? — спросил Толик.
— Осенью в институт пойду… Правда, не знаю пока, в какой. А ты?
— Я? — он засмеялся. — Сам понимаешь, домушничать больше не буду. Туда больше не хочу, да и дружки порастерялись… Ты мне, Володька, объявление не сделаешь: «Есть свежее холодное пиво. 22 р. 60 к. кружка»?
— Зачем тебе? — удивился тот.
— В «Уране» пивом торговать буду.
— Ты пивом?
— Ага… «Уран» — только начало. На Сретенке точку обещают. Знаешь, рядом со столовой помещеньице есть, узенькое такое?
— «Ущелье Аламасов»?
— Оно самое… Сделаешь?
— Ты же видишь, — показал Володька на руку.
— А левой не сумеешь?
— Попробую.
— Так приходи завтра в «Уран». Пивком угощу… Ты когда на фронт угодил?
— В сорок втором, после училища.
— Ах да, вас же в Серышевское запихнули… Ну а меня долго из санчасти не брали, да и не взяли бы, но одна история вышла. Ты капитана Иванова помнишь?
Володька кивнул.
— А женку его видел? Молоденькая такая, худенькая, но огонь…
— Видел.
— Закрутил я с нею… Да влипли, зашухерил капитан. Меня сразу в маршевую и на запад. Но не жалею. Такой бабенки больше не попадалось, а уж втрескана в меня была — жуть!
Володька посмотрел на Толика. Личико у него было прямо херувимское, ангелочек, и только. Разумеется, женщинам он нравился, здесь Толик не врал.
~~~
— Ты очень устаешь, мама? — спросил Володька, увидев, как тяжело и со вздохом опустилась мать в кресло, придя с работы.
— Да нет, Володя… Когда шила белье, уставала больше. Просто как-то раскисла… Шла война — мы все держались изо всех сил, а сейчас, видимо, реакция. Странно, но у нас на работе некоторые стали жаловаться на недомогания, которые не давали о себе знать во время войны, — она улыбнулась. — Все три года я жила как под дамокловым мечом — ждала самого страшного, но теперь все кончилось, ты дома, а я все еще не верю этому чуду. Нам очень повезло, Володя.
Он кивнул… Мать ни разу ни слова не сказала о его увечье, не охала и не ахала, даже делала вид, что не обращает никакого внимания на его безжизненную руку. И «нам повезло» она повторяла часто.
Да, конечно, повезло не угодить в число тех пяти-шести миллионов, о которых поминали с Деевым.
После обеда мать посмотрела на Володьку и сказала:
— Володя, я очень боюсь, вдруг Юлины родители как-то узнают о твоем возвращении и… — она замолчала. — Тебе трудно идти к ним, я понимаю, но это надо, Володя.
— Я схожу к ним, только чуть позже… Сейчас не могу, — он взглянул на мать.
