— Не усну я, — жалко сказал он.
— Уснешь, — она погладила его по голове и вышла.
Володька стал раздеваться, что было не очень-то легко с одной левой рукой. Справившись, он лег, накрылся одеялом, и тут его стала бить дрожь, которую никак не мог унять… Он слышал, как в большой комнате ходила Клавина мать, убирала со стола, ходила долго то сюда, то туда и наконец вышла. Значит, спать будет в другой комнате, обрадовался Володька. Потом он слышал, как раздевалась Клава, как легла в постель, потушив свет… Стало темно и очень тихо… Он достал папиросу и закурил, чтобы успокоиться.
— Ну, как ты? Не спишь? — услышал он Клавин шепот, а потом ощутил горячую руку, прикоснувшуюся к его лицу.
Он схватил ее руку в свою и крепко сжал.
— Я скажу, когда прийти… Мама уснет как следует…
— Хорошо, — еле слышно ответил он осекшимся голосом.
Только эта тоненькая дощатая стенка отделяет его от Клавы, и ему даже не верилось, что вот-вот он поднимется и на цыпочках пройдет в ее комнату. Что потом будет, Володька реально не представлял. Он даже страшился немного, видимо, потому, что Клава была уже замужем, а у него опыта никакого. Что случилось у Надюхи, он плохо помнил, был тогда сильно пьян, и вообще все как во сне.
Володька докурил папиросу, но она не успокоила, все так же трепыхалось сердце и била мелкая дрожь, а время тянулось бесконечно долго… И вот наконец протянулась Клавина рука, послышался ее сдавленный шепот:
— Иди. Только постарайся не шуметь…
Он осторожно, чтобы не скрипнула кровать, встал и на цыпочках направился к Клавиной комнате. Хорошо, подумал, что на нем трусы, а не ужасные госпитальные кальсоны, и хорошо, что нет двери, а только проем с занавеской. К Клавиной постели он подходил, дрожа всем телом. Она подвинулась к стене, давая ему место. Он прилег.
— Как ты дрожишь, — шепнула Клава и положила руку ему на грудь. — Сердечко бьется…
Потом она обняла его и прижалась горячим телом, таким горячим, что Володька дернулся, отпрянул, но не успел…
— У тебя так давно не было женщин? — несколько обескураженно спросила Клава.
— Да… — только и мог сказать он, смущенный случившимся.
— У меня тоже никого не было… всю войну, — прошептала она со вздохом и стала целовать Володьку жадными, изголодавшимися губами.
Наутро, обессиленный, он еле добрался до своей постели и проснулся уже тогда, когда Клава ушла на работу, а на столе кипел самовар, дымилась только что сваренная картошка. Ольга Федоровна пригласила к завтраку, внимательно посмотрела на него и, увидев черные круги под глазами, наверно, догадалась обо всем.
