В очередной раз меня не пригласили ни на одну вечеринку. Не то чтобы мне так уж хотелось. После встречи выпускников наряжаться меня как-то ну совсем не тянет. Да и с журналом многовато еще возни. Осталось меньше недели, и я в лепешку расшибаюсь, только бы все успеть.
Я вообще позабыл про Хэллоуин, пока Николас и Скотт не навестили меня в классе журналистики. Они нарядились в Бэтмена и Робина. И я не про бодрый дуэт из ужасных фильмов 90-х, я про Адама Уэста и Бёрта Уорда из 60-х. Гей-радара у меня нет, но ДИНЬ-ДИНЬ-ДИНЬ-ДИНЬ!
– Я правда это вижу или снова за столом заснул? – спросил я, когда они вошли.
– Очень смешно, – огрызнулся Николас. – Хэллоуин на дворе, придурок.
– А ты кем оделся? – поинтересовался Скотт. – Глорией Оллред?
Николас со Скоттом переглянулись и заржали.
– Серьезно? Вы заявились ко мне в класс в таком виде и при этом надо мной же смеетесь? – спросил я. – По-моему, вы что-то перепутали.
– Давай уже отдадим и пойдем, – сказал Скотт Нику.
– Точно, – ответил тот.
Они злобно сунули мне свои работы.
– Благодарю, дамы. – Я даже не думал, что это обращение так сильно их обидит. Николас чуть стол на меня не опрокинул.
– Не смешно! – заорал он.
– Брось, Ник, он того не стоит, – сказал Скотт. – Пойдем, давай упьемся тыквенных коктейлей у Клэр и посмотрим «Фокус-Покус».
– Ты даже не представляешь, что я пережил на прошлой неделе из-за тебя. – Николас ткнул в меня пальцем. Он и правда был на взводе. Внезапно то чувство вины, что я вроде как немного ощутил пару дней назад, снова меня захлестнуло.
Они двинулись к двери, но прежде, чем успели выйти, я крикнул:
– Простите!
Они оглянулись с таким видом, будто решили, что им почудилось.
– Что? – переспросил Николас. Ясное дело, они удивились. Я за всю жизнь извинялся всего раза три.
– Простите, – повторил я. – С того вечера в туалете я много думал и понял, что должен перед вами извиниться.
– Не нужны мне твои извинения, – сказал Скотт. – Шантажируешь меня однажды – позор тебе, шантажируешь меня дважды – позор мне. Пойдем, пока третьего раза не вышло…
– Слушайте, мне и самому в школе тяжело, но мое раздражение всегда со мной, – сказал я. – Я никогда ничего не скрываю, но все равно непросто приходится. Не могу и представить, как трудно при этом еще и что-то утаивать. Если из-за меня вам стало еще труднее, мне правда очень жаль, но вы мне здорово помогли тем, что сдали работы в мой журнал.
Они ждали еще какого-нибудь «но», но его не было.
