И действительно ли я хочу испытать подобное впервые с человеком из Кловера, с которым до конца своей жизни буду связан этой общей неловкостью? Зачем столько труда и стресса, если того же результата я прекрасно могу достичь самостоятельно?
Надо сказать, девственником я себя тоже не совсем считаю, наверное, потому что характер у меня такой… проникновенный.
Хотите знать, на кого я точно запал? На Рэйчел Мэддоу. Да, я знаю, что она намного старше и вообще по девушкам, но знаете, почему именно она для меня лучшая? Потому что ум – вот что сексуально. Меня возбуждает мысль о том, каково это – быть с по-настоящему умным человеком.
Сказать по правде, после стольких лет, что я наблюдал родительские ссоры, я вообще не знаю, верю ли в отношения. Мне нравится независимость во всех сферах жизни. Нет, беру свои слова назад, а то теперь кажется, что я асексуал или хронический онанист. Может быть, подобное детство испоганило мне жизнь больше, чем я думал.
Ну ничего, уверен, когда-нибудь я с этим разберусь. Пока что тему отношений я отложил в долгий ящик: в этом году меня ждет рыбка покрупнее. И теперь, когда я затащил Николаса и Скотта в «Хроники», дела точно пойдут как по смазке! (Само как-то родилось.)
Черт, а пописать-то мне все еще надо. Дотерплю до дома: этим туалетом я точно в жизни больше пользоваться не буду.
Сегодня я отвертелся от наказания. Что ж, не в первый раз и не в последний.
Я сидел на уроке правоведения, и учитель спросил:
– Кто-нибудь знает, администрацию какого президента называли «Камелот»?
– Клинтона? – спросил сидящий рядом со мной Джастин Уокер.
– Нет, у Клинтона был «Трахолот», – заявил я и истерически расхохотался над собственной шуткой.
Позвольте объяснить, почему все закончилось плохо. Во-первых, кроме учителя права, никто мою шутку не понял. Во-вторых, преподает он право, а значит, чувства юмора у него нет.
– Подойдите ко мне после урока, мистер Филлипс, – сказал он.
После того как учитель закончил читать лекцию о важности разделения властей и пошутил полдюжины несмешных шуток, пытаясь подружиться с подростками и тем самым оправдать собственное существование, я подошел к его столу.
– Ну? – спросил я. Можно было бы и повежливее, согласен.
– Вы считаете, что ваша шутка была уместна, мистер Филлипс? – спросил он.
– Нет, – сказал я. – Скорее, она оказалась бы к месту на уроке истории Америки. – Нет, все еще никакого чувства юмора.
– Мистер Филлипс, сколько можно вам говорить, что подобные выпады совершенно недопустимы… – продолжил он, но я перестал слушать.
