Я везучий. Вспоминаю, улыбаюсь, немного грущу | страница 45



С одной из папиных рыбалок в годы моего детства связана одна веселая история, о которой мало кто знает. Папа как-то купил тяжеленную резиновую лодку и решил вместе с друзьями — Шурой Ширвиндтом и Андреем Мироновым — ее испытать. Велели маме отвезти их (вместе с лодкой) на машине подальше от дома мельника в Плескове и высадить на берегу Пахры. Оттуда они должны были добраться на лодке обратно, до дома, пройдя вниз по течению километров десять. Вначале шло все по плану: мама высадила их у реки, за десять километров от мельницы — там, где дорога подходила ближе к речке, и уехала.

Папа, дядя Шура и дядя Андрей спустили лодку на воду — вот тут-то и начались неожиданности. Во-первых, выяснилось, что река течет в другую сторону. Во-вторых, на их пути оказались сплошные пороги, отмели, поросшие осокой и камышом островки и бурелом, сползающий на воду с берегов. По предварительному плану рыбаки должны были вернуться к мельнице за полчаса, но вот проходит час, другой и третий, а их все нет и нет!.. Мама возвращается с работы, а наших славных путешественников нет на горизонте! Солнышко уже закатывается…

Оказывается, все десять километров папа, дядя Шура и дядя Андрей несли эту тяжеленную лодку на себе. Они появились, запыленные, чумазые, валясь с ног от усталости, только в сумерках.

Уж не тогда ли зародилась в головах этой компании идея снять фильм «Трое в лодке» и сыграть в нем главные роли. Ситуация была практически по Джерому К. Джерому.

Так это было


Александр Анатольевич и Михал Михалыч перед отплытием

А еще одним из самых больших праздников детства для меня было пойти с папой в кафе-мороженое. На улице Горького было два роскошных кафе-мороженых — «Космос» и «Север». Подозреваю, что папа часто меня туда водил, потому что сам втайне обожал мороженое. А мороженое было тогда изумительное, такого сегодня нигде не найдешь.

Мы с папой созваниваемся каждый день, стараюсь навещать его почаще. Его характер, его свет, умиротворенность и сегодня абсолютно те же. Самое страшное его ругательство (с времен моего детства) звучит так: «Да ну его в болото!..» Кто-то сказал: воистину, страшен гнев человека, который гневается раз в году. Если папа, человек, который гневался раз в десять лет, говорил: «Да ну его в болото», мы с мамой цепенели, сердце уходило в пятки, это было сродни впечатлению от землетрясения. Но это было крайне редко и очень непродолжительно. Буквально несколько минут — и снова «мир и во человецех благоволение», доброта, легкость, любовь ко всему, что вокруг…»