– Но разве это не…
– Испытание судьбы? Большое испытание.
– Ты приехал… снова… из деревни?
– Да.
– Что… Что ты хотел сказать мне?
– Ничего. Просто увидеть тебя.
На площади у Адмиралтейства они выбрались из коляски и пошли вдоль парапета. Нева совсем замерзла. Твердый слой льда проложил широкий белый проход между ее высокими берегами. Ноги людей протоптали длинную дорожку в снегу. Она была безлюдной.
Они спустились по крутому обледеневшему берегу вниз на лед. Они шли молча, неожиданно одинокие в белом безмолвии.
Нева зияла широкой трещиной в сердце города. Молчание ее снегов вторило молчанию неба. Трубы, издали похожие на маленькие черные спички, выпыхивали слабый коричневый салют закату расплывающимися дымками. Закат разрастался во мгле мороза и дыма; вдруг он раскололся на две части, обнажив алую, трепещущую, словно живая плоть, рану; затем она закрылась, а ее кровь продолжала растекаться выше по небу, словно по мутно-оранжевой туманной коже, которая становилась дрожаще-желтой, потом мягко-фиолетовой и постепенно наливалась несмываемой темной синевой. Высоко и очень далеко маленькие домики вырезали в небе коричневые угловатые тени; некоторые окна выхватили у неба кусочки заката, остальные же едва заметно подмигивали крошечными огоньками, холодными и иссиня-белыми, как снег. А золотой шпиль Адмиралтейства гордо держал отблеск исчезнувшего солнца высоко над помрачневшим городом.
Кира прошептала:
– Я… Я думала о тебе… сегодня.
– Ты думала обо мне?
Его пальцы больно сжали ей руку: он наклонился ближе, и она увидела угрожающе расширенные глаза, насмешливые, надменные, всепонимающие, ласковые и властные.
Она прошептала:
– Да.
Они стояли на середине реки. Лязгал трамвай, карабкаясь вверх по мосту, заставляя дрожать стальные опоры до самых корней, уходящих глубоко под воду.
– Все это время я боролся со своими мыслями.
Кира промолчала. Она стояла прямо, напряженно, неподвижно.
– Ты знаешь, что я хотел сказать тебе, – сказал он, приблизив свое лицо к ее лицу.
И, без всякой мысли, безотчетно, без колебаний, голосом, который как бы выражал чью-то волю, а не ее собственное желание, она ответила:
– Да.
Его поцелуй словно ранил ее.
Ее руки сомкнулись вокруг его шеи. Она услышала его шепот настолько близко, что, казалось, ее губы услышали это первыми:
– Кира, я люблю тебя…
И по чьей-то воле ее губы повторяли настойчиво, жадно, безумно:
– Лео, я люблю тебя… Я люблю тебя… Я люблю тебя…
Мимо прошел мужчина. Крошечный огонек папиросы вычерчивал резкие зигзаги.
