— Вот из-за этого дурачка ее… из-за него…
Робка вздрогнул, словно его ударили.
— Пошли отсюда, Роба… — после паузы сказал Богдан. — Нету ее больше…
…Потом они ехали в трамвае. Пассажиры толкались, пробираясь к дверям, звенели колеса на стыках рельс, вагон скрежетал, покачиваясь.
Сошли на остановке, где была типография.
— К обеду успели… — сказал Богдан, глянув на большие часы, висевшие у входа в типографию.
И вдруг Робку кто-то позвал. Сначала негромко, потом увереннее, отчетливее:
— Роберт… это ты, Роберт?
Робка обернулся и увидел человека, стоящего на краю тротуара, у самой мостовой, в тени старого развесистого тополя. Человек был как человек — в сером полосатом пиджаке, темных брюках, заправленных в сапоги, в кепке. Он неуверенно улыбался, глядя на Робку, и шагнул ему навстречу, и повторил:
— Это ты? Роберт? Ну, какой парень вымахал… а я знаешь кто? Ну, угадай попробуй… — Теперь он стоял перед ним, улыбался и весело смотрел: — Ну, чего ты? Угадай… Ты же меня и не видел никогда по-настоящему… На фронт ушел — тебе и двух годков не было…
— Отец… — едва шевельнул губами Робка. — Это ты, отец?
— Ну? А кто ж еще-то? — растерянно пробормотал мужчина.
Они обнялись, замерли. Богдан молча смотрел на них.
Глаза у отца вдруг заслезились, он шмыгнул носом.
— Я пришел, матери говорю, где он? А она говорит, на работе… Уже работаешь, значит… Это хорошо, Роберт… молодец…
Робка чуть отодвинулся, посмотрел на отца:
— Тебя амнистировали?
— Зачем? Амнистировали — значит, простили… А меня реабилитировали… И прощения попросили — вот так… Еще деньжат обещали приплатить. — Лицо у отца было худое, и скулы выпирали, и в улыбке открывались железные зубы. — Теперь заживем, Роберт! Ты, да я, да мы с тобой! Да еще мамка! Она тебе братишку родит. Не возражаешь против братишки? Ну, чего ты, а? Или не рад?
Робка вдруг ткнулся лицом в грудь отца и зарыдал глухо, и спина мелко вздрагивала. Отец испуганно гладил его по плечам, по голове, говорил негромко:
— Ну, ничего… поплачь, сынок… Я плакать давно отвык… А ты поплачь… можно по такому случаю, можно…
Володька Богдан смотрел на них, и тоже зашмыгал носом, и отвернулся, кулаком потер глаза…
