— Идешь? — спросил Врит, пригнувшись — точно собираясь бежать или нападать.
Какого черта, что это было? Я вспомнил, что ощутил, впервые коснувшись Изабель. Это было омерзительно, но это было моим — частью моего прошлого. А как принять то, что померещилось мне только что? Я никогда не бывал здесь и уж точно никогда не был «моллюском». Чьи–то чужие воспоминания отчетливо отпечатались в моем сознании.
— Да, иду. — Я выпрямился. — Веди.
Врит двинулся направо, ступая по черному камню, такому же, каким мостили посадочные площадки и пол Зала Встреч. Только тут он был неровным, выщербленным, усеянным цепкими рачками. Удостоверившись, что моему грависаку все равно, над какой поверхностью парить, я последовал за проводником к уходящему в море пирсу, у которого была пришвартована пузатая грузовая баржа. Позади нее виднелась небольшая погрузочная гусеничная платформа с краном, и я слегка расслабился. Врит не стал бы заморачиваться, притаскивая сюда столь громоздкое устройство, если бы замышлял предательство… наверное. У пристани я обернулся, чтобы бросить взгляд на виднеющийся за зданием космопорта верхний корпус «Залива мурены» с орудийными башнями. Изабель, конечно, наблюдала за мной, хотя интересно, что она видит сейчас, когда на лице ее открылся второй провал глаза капюшонника, а само лицо вытянулось, уподобившись статуе с острова Пасхи.
— Идем, идем.
Врит уже вскарабкался на палубу и махал мне с баржи тяжелой клешней.
Я шагнул на короткий трап, а Врит тем временем распахнул широкую дверь, ведущую в недра баржи. Внутри тут же загорелся свет, и я нырнул следом за «моллюском», спустившись по еще одному трапу к обшарпанным жилым помещениям. Поджидая свой грависак, я разглядывал разбросанный на единственной палубе мусор: упаковки из–под болеутоляющего, разбитые шприцы, автоаптечка…
— Знаешь, — сказал я, глядя, как мой чемодан с явным чистоплюйским отвращением вплывает в отсек, — тебе необходимо качественное лечение, иначе состояние будет неуклонно ухудшаться и ты умрешь — или же ты в какой–то момент впадешь в анафилактический шок и умрешь от него.
Врит резко повернулся:
— Тебе–то что?
Я пожал плечами:
— Неприятно видеть страдания. Твоя первая, человеческая половина плохо реагирует на вторую. Это же очевидно. — Помолчав, я добавил: — Я мог бы помочь тебе.
Врит стащил респиратор и развел стрекозиные мандибулы, демонстрируя ухмыляющийся рот:
— Она плохо реагирует, поскольку слаба, а в человеческой помощи я не нуждаюсь. — Отвернувшись, он шагнул за полиэтиленовую занавеску, пробурчав: — Скорее, это мое истинное «я» отвергает человека.
