Получается прочнейшая бетонная труба. И тюбинги не нужны.
Набрызгбетон все трещины, какие есть в земляном тоннеле, накрепко зальёт-заклеит. Покрытие ровное — зазоров, как между тюбингами, быть не может. В зависимости от почвы, в которой метро строят, можно слой бетона делать тоньше или толще.
Ненадежная почва — делай хоть полуметровый свод, надёжная — пяти сантиметров хватит.
Когда набрызгбетон совсем вытеснит тюбинги из-под земли, ещё быстрее будет метро строиться.
Есть среди диковин метро и более простые.
Например, купол вестибюля станции «Владимирская» кажется самым высоким в нашем метро, если посмотреть на него снизу вверх и сравнить с другими станциями. На самом деле он таким высоким только кажется, потому что сделан в форме парашюта со сходящимися в центре желобками и подсвечен снизу яркими лампами… Отсюда и воздушность получилась.
Впрочем, само метро от первого колышка — разве не чудо? Мастерство да разум человека это чудо сотворили.
Несколько человек поспорили: что для красоты подземной станции самое главное?
— Колонны, — говорит один, — в колоннах секрет красоты.
Другой сказал:
— Всё дело в мраморе.
Третий не согласен:
— Самое главное — свет.
Этот третий — АРХИТЕКТОР.
Представьте себе: станция очень красивая, а освещена плохо. Тогда вы и не заметите её красоты. Вам покажется, что вы попали в мрачное подземелье, и непременно захочется поскорей выбраться на свет.
Все наши подземные станции — светлые и праздничные. Потому что архитекторы наилучшим образом расположили свет. Все электрические лампы установлены так, чтобы свет попадал на ослепительно белый свод, отражался от него и ровно разливался по всей станции. Вы не найдёте на подземной платформе уголков потемней и поярче. Везде одинаково светло.
Так же вы не отыщете в Ленинграде двух одинаковых станций метро.
Убранство подземных дворцов отличается друг от друга. У каждого особенный цвет и размеры облицовочного мрамора или гранита, свои декоративные украшения, свои произведения изобразительного искусства.
Словом, каждая станция имеет свое лицо. Потому что у каждой станции свой архитектор.
Сначала несколько архитекторов придумывают станцию.
Так крепко думают, что ничего, кроме будущей станции, в головы не идёт.
То она представляется в одном образе, то в другом, а все кажется — не совсем то…
Но вот приходит срок, и каждый за своим рабочим столом рисует то, что сумел придумать. Это называется у архитекторов — «период активного рисования».
