— Ты теперь мужчина, Грен. Касаться тебя, кроме сезона ухаживания, — табу. Я сама поймаю эту птицу. Потом все мы поднимемся на Верхушки, чтобы убить ее и съесть. Это будет целый пир, и мы хорошо отпразднуем мое главенство.
Взгляды Грена и Той вызывающе скрестились. Но так же, как и Той еще не успела присвоить роль Предводительницы, он тоже еще не свыкся — да и не хотел свыкаться — с ролью бунтаря. Грен не соглашался с Той, но пока старался держать это при себе. Он отступил, сомкнув пальцы на свисавшей с пояса фигурке души — маленьком деревянном изображении себя самого, придававшем ему уверенности.
— Делай как знаешь, — сказал он, но Той уже успела отвернуться.
Хобот-птица восседала на самых верхних ветвях леса. Имея растительную природу, она могла похвастать крошечным мозгом и лишь простенькой, рудиментарной нервной системой. Нехватку всего этого она, впрочем, компенсировала внушительными размерами и живучестью.
Напоминая собой громадное семечко с двумя крыльями, хобот-птица ни за что не смогла бы сложить их вдоль округлого тела. Крылья вообще практически не двигались, хотя покрывавшие их чувствительные гибкие волоконца и размах в пару сотен метров позволяли им использовать силу ветра, колыхавшего этот мир-теплицу.
Устроившись на насесте, хобот-птица принялась разматывать уложенный в зобу невероятной длины язык, опуская его все ниже и ниже — к пище, спрятанной в туманных глубинах леса. И наконец мягкие выросты на кончике ее языка коснулись Почвы.
Осторожно и медленно чувствительные щупы начали исследовать поверхность, готовые втянуться в язык при малейшей из многочисленных опасностей, подстерегавших хобот-птицу в том темном краю. Искусно избежав гигантских наростов плесени и грибков, язык обнаружил клочок голой земли, влажной, рыхлой, наполненной питательными веществами. И сразу же погрузился в почву. Хобот-птица принялась за еду.
— Тихо! — шепнула Той, готовясь напасть. За спиной она ощущала охватившее остальных возбуждение. — Ни звука.
Веревка уже была привязана к ножу. Теперь Той подалась вперед и, обернув свободный конец вокруг белесой трубки, завязала ее, превратив в скользящую петлю. Лезвие ножа она погрузила в ствол дерева, закрепив тем самым ловушку. Немного погодя язык набух и стал увеличиваться в диаметре, когда грунт внутри него начал долгий подъем к желудку хобот-птицы. Хватка петли упрочилась. И пусть хобот-птица пока не понимала этого, теперь она стала пленницей и уже никуда не могла улететь со своего насеста там, наверху.
