Когда мужчины вышли на улицу, Григорий, как и остальные, прищурился от зимнего солнца, свет которого казался в два раза резче после дней, проведенных в тумане. Он бессознательно отметил положение солнца на небе и взглянул на север, чуть к востоку. Если удача и ветер будут благоприятствовать, там, в трех днях пути, лежит их цель.
Григорий прошептал слово. «Константинополь». Его встревожило, что сейчас это место вызывает в нем не только всепоглощающую ненависть, как прежде, и решил как следует утопить это новое чувство в вине.
Мукур, Центральная Анатолия, Турция
Январь 1453 года
Утих последний вздох, и начался плач.
Это его дочь, Абаль, испустила дух. Ее назвали именем дикой розы, которая по весне оплетала южную стену их дома. Сейчас, глубокой зимой, она иссохла, как прошлогодние побеги.
Это его жена, Фарат, зарыдала. Ее назвали именем сладкой воды, первых потоков растаявшего льда, которые затопляли высохшие канавы, наполняя сердца надеждой, а со временем поля – золотистой пшеницей. Но с тех пор прошло немало месяцев, и вода, что капала из ее глаз, была горькой.
Ахмед стоял в дверях, не помня, как оказался там. Он толкнул дверь наружу, остановился на пороге, обернулся. Его жена упала на тело дочери, пронзительными рыданиями отвергая то, чего они со страхом ждали уже несколько недель. Братья умершей девочки, Мустак и Мунир, смотрели на мать, друг на друга, беспомощные, не в силах плакать. Ахмед знал: ему следует пойти к ним, утешить, плакать, скорбеть. Но у него тоже не было ни слез, ни слов; он никогда не видел особого толку ни в том ни в другом. И потому нагнулся под притолокой и вышел наружу, на слабое зимнее солнце.
Силуэты на свету. Он поднял руку и увидел селян, родню. Они спрашивали его, словами и взглядами, но Ахмед был не в силах ответить, не в силах двинуться – просто стоял там, и женщинам пришлось протискиваться мимо, ибо он был велик, выше дверного проема, и почти такой же широкий. Мужчины остались на улице, встали полукругом. Там было место и для него.
Ахмед протолкался наружу, стряхивая руки, которые пытались задержать его.
Было тепло, необычно тепло. Такое случалось, один январь в десять лет. Ветер сменился и дул теперь с юга, из пустынь, а не с севера, с холодных снежных вершин. И пока ветер дул, он пожирал снег и начинал согревать промерзшую землю.
«Единственное благословление в проклятии моей жизни», – подумал Ахмед. Он знал, что должен делать. Предыдущая зима была суровой и затяжной, весна – слишком сырой. Они поздно сеяли, и урожай был скудным. Все голодали – немного, но этого оказалось достаточно. Достаточно для Абаль, его дикой розы, цветка его взгляда, света во тьме. Она ослабела и не смогла сопротивляться болезни, когда та пришла. У него не было излишков и нечего было продать или обменять в Карсери на еду или лекарство, которые могли спасти дочь.
