Темные закрытые комнаты | страница 15



— Нет, спасибо, мы поужинали в другом месте, даже очень неплохо, — ехидно ответил Прем, — а вот ты, я вижу, остался голодным. Пойдем-ка лучше в ресторан — на тощий желудок о поэзии не потолкуешь. Учти, Харбанс вовсе не в восторге от твоих стихов, так что тебе будет полезно как следует подкрепиться.

И он расхохотался прямо мне в лицо. Меня всегда раздражал его смех, в нем будто таилась месть за какие-то старые обиды.

Мы встали, спустились по лестнице, зашли в вегетарианскую столовую и просидели там за разговорами часа полтора. Я узнал, что Харбанс преподает историю в одном из делийских колледжей. Но послушать его, так выходило, что настоящим его призванием была вовсе не история, а как раз все то, что не имело к ней ни малейшего касательства. С завидной уверенностью судил он о множестве вещей — от литературы до политики и от хореографии до деятельности иностранных миссионеров в Индии. Чехов, Достоевский, Леонардо да Винчи, Пикассо, Удайшанкар[7], пандит Неру, епископ Лахорский — обо всех он говорил так, словно с каждым был лично знаком, и при этом рассчитывал внушить мне мысль, что и сам принадлежит к этому клану. Рахасьявад[8], кубизм, катхакали[9] и прочие подобные словечки были в его речи совершенно привычными — более того, он употреблял их с подчеркнутой небрежностью. «Чего ради он пускает мне пыль в глаза? — думал я со все возрастающей досадой. — На что мне его эрудиция?» Но делать было нечего. И, всячески сдерживая себя, я терпеливо слушал его длинные речи. Мне не хотелось возражать ему — а то еще вообразит, будто я обиделся на него за критическое отношение к моим стихам. Впрочем, он говорил о них так, словно их автором был вовсе не я, а какой-то весьма известный поэт. Но и тут, отмечая те или иные недостатки стихов, он явно старался утвердить надо мной силу собственного авторитета. А мне и в голову не приходило, что о моих виршах можно рассуждать с подобной серьезностью. Когда мы наконец выбрались на свежий воздух, я уже с большим трудом подавлял в себе зевоту и мечтал лишь об одном — поскорее закончить наш разговор, чтобы уйти домой и завалиться спать, ибо каждое утро, в четыре часа, меня бесцеремонно будили звонки и дребезжанье трамваев, из-за чего весь последующий день мозг мой был болезненно напряжен. Дойдя до фонтана Флоры, я распрощался со своими гостями. Перед уходом Харбанс взял с меня слово, что, как только я окажусь в Дели, непременно зайду повидаться с ним. Чтобы не затягивать наше прощание, я спорить не стал. По пути в гостиницу я намеренно постоял несколько минут возле витрины агентства «Эйр Индия». Машинально пробегая глазами изречения пресловутого рекламного карлика с пышными усами и в огромной чалме, я надеялся, что за это время в моей душе немного улягутся тоска и раздражение. Но, насколько помню, в ту ночь я так и не сомкнул глаз, дождавшись поры, когда трамваи снова начали внизу свой назойливый перезвон…