– Как ты себя чувствуешь, Виллис? – спросил доктор. – Хорошо? Или плохо?
На самой макушке Виллиса, между глазными отростками, появилась ямочка, быстро превратившаяся в отверстие.
– Виллис хорошо! – сказал он. Голос у него был точь-в-точь как у Джима.
– Хорошо, говоришь? – переспросил доктор и, не оглядываясь, приказал: – Джим, вымой-ка эти чашки еще разок и на этот раз простерилизуй. Мы ведь не хотим подцепить какую-нибудь заразу, верно?
– Хорошо, док, – согласился Джим и спросил у Фрэнсиса: – Ты будешь кофе?
– Конечно. Слабый и побольше молока.
Джим нырнул в лабораторную раковину и выудил оттуда еще одну чашку. В раковине было полно грязной посуды. Рядом на бунзеновской горелке потихоньку кипел большой кофейник.
Джим тщательно вымыл три чашки, пропустил их через стерилизатор и налил всем кофе.
– Джим, этот гражданин говорит, что он в порядке, – сказал доктор Макрей, принимая чашку. – В чем проблема?
– Да, знаю, он все время говорит, что у него все нормально, но это не так. Вы не могли бы его осмотреть, док?
– Осмотреть? Каким образом, мальчик? Я не могу даже измерить ему температуру, потому что не знаю, какая температура у него нормальная. В его биохимии я смыслю столько же, сколько свинья в апельсинах. Ты хочешь, чтобы я вскрыл его и посмотрел, почему он тикает?
Виллис тут же убрал свои отростки и сделался гладким, как бильярдный шар.
– Ну вот, вы его напугали, – с укором сказал Джим.
– Прошу прощения. – Доктор протянул руку и потрепал Виллиса по шерстке. – Виллис хороший, Виллис славный. Никто не обидит Виллиса. Ну давай, малыш, вылезай.
Виллис чуть-чуть приоткрыл голосовой сфинктер.
– Не обижать Виллис? – недоверчиво спросил он голосом Джима.
– Не обижать Виллис. Обещаю.
– Не резать Виллис?
– Не резать Виллис. Никогда.
Медленно появились глаза, при этом он прекрасно обходился без лица.
– Вот так-то лучше, – одобрил доктор. – Ближе к делу, Джим. Почему тебе кажется, что с ним что-то не так, если мы с ним думаем иначе?
– Да потому, что он так себя ведет, док. Дома-то все хорошо, а вот когда выходит… Раньше он со мной всюду ходил, скакал и везде совал свой нос…
– У него нет носа, – заметил Фрэнсис.
– Пять с плюсом. А теперь, когда я его беру погулять, он сворачивается в клубочек, и ничего от него не добьешься. Если он не болен, почему он так делает?
– Кое-что проясняется, – сказал доктор. – Сколько времени живет у тебя этот мячик?
Джим задумался, перебирая в памяти двадцать четыре месяца марсианского года:
