Стагарт, улыбаясь, одел свое пальто.
— Кто знает? — произнес он.
Черты его лица приняли выражение чрезвычайного напряжения.
Видно было, что мысль моего друга начала уже работать.
Я схватил палку и шляпу и, так как нетерпеливому Стагарту пришлось бы долго ждать, пока закладывали его экипаж, мы отправились пешком к Потсдамской площади и там сели в электрический трамвай, который нас быстро доставил в Шенеберг.
Дом, в котором жили Мазингеры, находился в конце улицы. Он стоял уединенно, в нескольких десятках метров от ближайшего дома, и был окружен железным садиком.
Стагарт остановился и зорким взглядом окинул дом и местность вокруг него.
Входная дверь выходила не на улицу, а помещалась сбоку.
Против нее находилась высокая стена, отделявшая сад от соседнего дома.
Сзади дом отделялся от соседнего сада тоже стеной. Тощий розовый куст и несколько цветочных клумб составляли всю растительность садика. Липа соседнего сада, ветки которой заходили за стену сада Мазингеров, несколько оживляла почти лишенный всякой зелени сад.
Стагарт измерил взглядом вышину окна.
— Невозможно попасть в первый или второй этаж, — сказал он. — Я не нахожу следов, которые заставили бы предполагать, что была приставлена лестница. А ведь только при помощи ее можно было бы проникнуть через окно.
Он сжал губы и стал снова осматривать дом.
Затем он подошел к дому и потряс железную решетку окон первого этажа.
— Ты думаешь, что преступники могли влезть в окно?
— Нет, это невозможно: решетки очень крепкие.
— Но в таком случае мы, очевидно, имеем дело с самоубийством. Ведь преступник должен был бы откуда-нибудь пробраться в дом.
Стагарт пожал плечами.
— Позволь! — заметил я. — Ведь он же не мог летать?
— Кто знает?
Мой друг умолк. Видимо, ему в голову пришла какая-то мысль.
— Это предположение, — сказал он затем, — вовсе не так невероятно.
Если бы лицо Стагарта не было так серьезно, я бы мог подумать, что он насмехается надо мной.
Я замолчал, потому что не мог понять значения его слов.
Мы позвонили у входной двери первого этажа.
Нам открыла старая дама с белыми как снег волосами и заплаканными глазами.
В коридоре у одной комнаты мы увидали полицейского.
— Госпожа Мазингер? — спросил Стагарт, вежливо снимая шляпу.
Старуха кивнула головой.
— Вы, очевидно, из полицейских? — спросила она, широко раскрывая перед нами дверь.
На лице ее выражалась глубокая апатия. Видно было, что ее ничто более не интересовало.
Стагарт ничего не ответил и вошел.
