Протянув ручонку и посмотрев в блюдо, из которого мы ели, она сказала:
— А как ты не лешак, так почто по постным дням молочное ешь?
— Мне батюшка позволил.
— А врешь! Смотри, как за язык-от на том свете повесят.
— А тебе жаль меня будет?
— А таковский…
— Да ведь ты сама сейчас сахар ела; а он тоже молочный: видишь, белый… из молока делается…
— А мне что? Мне еще семи годов нет: мне и до обедни о праздниках дают…
— Ну, так прощай.
— Нет.
— А не уйдешь, так я тебя за лекаря замуж выдам… Девочка стала пятиться, потихоньку отворила дверь — и удрала.
Мы кончили обед. — Доктор предложил нам со становым дать ему вопросы, на которые он должен будет отвечать. Мы редактировали вопросы так:
1) Отчего последовала смерть младенца?
2) Убитый, и если убитый, то каким образом, брошен он в колодезь; или же живой?
3) Живой или мертвый он родился?
4) Если живой, то сколько времени прошло между рожденьем его и смертию?
5) Сколько времени прошло, приблизительно, со времени его смерти?
Доктор вскрыл труп, и прежде, чем написал протокол вскрытия и свидетельство, словесно сообщил мне свои выводы в таком виде:
Ребенок вполне развит и родился живой.
По всей вероятности, он умер вслед за рождением.
Смерть последовала от задушения; но задохся ли он в колодце, или задушен ранее, чем брошен туда, определить невозможно.
Умер он приблизительно не более двух и не менее одной недели назад.
Заранее зная содержание медицинского свидетельства и полицейского дознания, я, не ожидая, пока то и другое будут облечены в форму, приступил к следствию, которое начал повальным допросом всей крошечной волости; и прежде всех спросил местную повивальную бабку и хозяина колодца, в котором найден труп. Первая сказала, что в последнее время, если она и принимала детей, то все они живы; за советами к ней никто не обращался; женщин и девиц, которые бы разрешились без нее, она не знает; кроме нее, никто в волости повивальным искусством не занимается; хотя и были признаки беременности у Марьи Чешихиной, но оказалось, что это от лягушек. Хозяин колодца показал, что кто сделал над ним такую издевку — он не знает; в его же семействе, кроме жены, которая и до сих пор беременна, взрослых женщин нет. Показания всех остальных обыскных людей были сходны до самых мелких подробностей.
— Ну, как ты думаешь, чей это ребенок?
— А Господь его ведает, в. б. У нас некому; разве из другой волости кто.
— Да кто же пойдет к вам такую даль с этакой ношей?
— Уж мы сами ума не приложим, в. б.
