— А кроме Егора Прокопьевича, не видал ли кто тебя с Лютиковым в Вакомине?
— А видели меня темная ночь да бутора.
— Да где ты его встретила?
— А на улице встретила, да и все тут.
— Ну, не хочешь ли еще чего сказать?
— Как не хотеть! А вот как я дьяволу-то, окаянному-то продалась…
— Ну, об этом я тебя уж завтра расспрошу.
— Смотри, только не обмани, ваше б-дие?
— Ты бы здесь ночевала.
— Да и то здесь: куда я экая поползу? Тетушка-то Офимья Петровна, хозяйка-то здешняя, мне божатка будет, так у нее я переночую.
— Ну так прощай.
Тут отпустил я и Виктора Ивановича и отдал приказание сотскому на следующий день. Между тем Градова накрыла стол и принесла мне ужин.
— Не обессудь, кормилец, ваше в-дие, — проговорила она, кланяясь, — не ждали… так…
— Полно, матушка! Ты всегда так вкусно кормишь… Вот я-то тебе надоедаю… в такую пору хлопочешь…
— Ой, кормилец, в. в., уж весь век свой около станции трусь, так…
— Ну, да по пословице, соловья баснями не кормят. Вот выкушай-ко на здоровье, — сказал я, наливая ей свой дорожный стаканчик.
— Покорно благодарим, в. в., — сказала Градова, принимая стаканчик. — Не обидеть бы вашу-то милость?
— И, не беспокойся!
Градова не выпила, а высосала водку с гримасами, как будто пьет какую-то отвратительную микстуру.
— Ну, теперь садись, так хозяйка будешь.
— Покорно благодарим, кормилец, коли не погнушаетесь. Дочушка-то уснула, так… горе такое!
— А что?
— Да все, кормилец, на животик жалится.
— А что ты ее лекарю не покажешь? Ведь недавно здесь был Александр Петрович?
— Показывала, кормилец, показывала. Носила к нему на почтовый.
— Ну, что же?
— Лекарство дал, кормилец.
— И помогает?
— Помогает, кормилец, помогает: ноне получше стало. Дай Бог ему самому доброго здоровья. Добрый этот барин у нас! До того что, что лекаря тоже были! Я ведь, кормилец, как за Михайла-то вышла, так все около обывательской трусь; ну, так все господа-то наши приметны нам. В ту пору, как стала я помнить, лекарем-то, уездным-то, был у нас, — долго таково, — Карло Игнатьевич… из поляков, сказывали. И такой был немилостивый: хоть какой больной приходи — прогонит! У вас, говорит, свой удельный лекарь есть. А удельный-то лекарь где? В те поры контора-то в губернии была. Наш-от лекарь в 3 года раз проедет, да и то только лошадей переменит. А ведь этот Карло-то Игнатьевич, ину пору, неделю и больше выживет. Прежде ведь не то, что ноне. Вот и ты, кормилец, сегодня приехал, а завтра и норовишь куда-нибудь дале, а до того не то; да еще как голову подымут… своей ли смертью умрет человек ли, баба ли, — все потрошат! И со всякой головы волость лекарю окуп подай. Наперво Карло-то Игнатьевич по пятидесяти ассигнаций брал, а после, как на серебро пошло, так по 25 целковых стало… надбавил!
